«Психушка» странное слово, у многих оно ассоциируется с тюрьмой или, чем-то худшим. Этим словом пугают детей, или закостенелых преступников. Хотя некоторые, особенно те, кто много нагрешил, видят в этом свое спасение, возможность избегнуть расплаты. Знаменитая, известная по анекдотам клиника имени Кащенко, с высокими заборами, прогулочным садом, засаженным преимущественно хвойными деревьями, и с большинством помещений с толстыми, частыми решетками на окнах.
Чисто вымытый в бромистой воде, юный Генри Смит спал после лошадиной дозы нейролептиков. Ему снились кошмары. Звезды превратились в исполинских крыс, и носились по небу, готовые погрызть планеты. Вот одна из них, наиболее жирная и отвратительная, подбежала к Земле, громадная пасть сверкнула зубами, откусив кусочек того мира, где юноша родился и жил.
Генри слышал вопли гибнущих людей, надрывный плач младенцев. Вой сирен и полицейских воронков. Крыса перемалывала человечий фарш, под исполинскими зубами складывались небоскребы, крошились метрополитены, все рушилось.
Генри бредил и стонал. К нему подошел мужик с ярко выраженной кавказкой внешностью, довольно приятный, без признаков безумия. Он философски, потягивая «Кэмел», заметил:
– Вот колбасит! Разве можно таким молодым вкалывать лошадиные дозы «дури».
– А ты, Пабло Пикассо, помолчи. – Крикнул, сидящий на стуле, массивный санитар. – Лучше рисуй себе, если врач разрешил.
– Я, великий художник. В частности, рисовал портрет бога Феба. Правда, для сына неба он слишком большой уродец.
– Как, впрочем, и ты!
Пабло Пикассо показал листик, протянув ему изображение. Массивный человек с тремя рогами на лбу держал в руках дубинку.
– Вот видишь, это ты!
Санитар рассвирепел:
– Ты, что, давно к кровати не был привязан?
– Так это сюрреализм. Когда мои картины повезут на Парижскую выставку, и продадут за пятьдесят миллионов, ты себе большую долю отвалишь.
Санитар смягчился и расхохотался, казалось, это ржет толстая лошадь.
– Ну, уморил!
Тут еще один пациент вступил в разговор, его лицо было размалевано зеленым и красным фломастером.
– Когда наша раса вторгнется на Землю, мы используем Останкинскую телебашню, как большую антенну и будем передавать через нее послания иным мирам. В частности, крылатые ежики хотят опустошить мою звездную империю.
– А я, как скажу моему папе, он вам как даст! – Еще один пациент, с подбитым глазом замахал руками.
– Твой отец, кто? Майк Тайсон?
– Нет, сам Медхедев.
– В прошлый раз был Футин.
– А я, одновременно, сын Футина и Медхедева! Скоро меня самого назначат великим президентом. Кто будет верен мне, сделаю губернатором и министром, а остальных в холодильник «Сибирь». Будут отбивные котлеты под грилем.
– Размечтался, в прошлый раз была каша без масла.
Генри Смит дернулся, и открыл глаза, заморгал.
– Где я?
– По ту сторону реальности! – Произнес Пабло Пикассо. – Но тебе тут понравится, весело. Только вот этот сморщенный идиот порой малую нужду справляет в постель. А это вульгарно. Ты, кстати, кто?
– Генри Смит.
– Не оригинально! В нашей клинике уже пять Генри Смитов было. Один очень любил садиться на швабру и пытался взлететь. Другой был буйный, и его привязали к кровати. Был, также, Генри, что объявил себя принцем полукровкой. Потом, возомнил себя королем. Во время завтрака, римский папа вылил ему манную кашу на голову, произведя помазание. Вот это была «ржачка». Ты, часом, не буйный?
Юноша смутился:
– Я понимаю, что в сумасшедшем доме это звучит странно, но я действительно Генри Смит.
– И летал на метле?
– Приходилось! Правда, метод перемещения, предложенный Светланой Красновой, выигрывает в эффективности.
– Это какой метод?
– С помощью магик-гиперплазменных микро-чипов. С их помощью я побывал на других планетах.
Размалеванный псих спросил:
– А в моей звездной империи ты был?
– К сожалению, нет!
Ответил юноша.
– А зря! Я маршал космической авиации, генералиссимус. Могу сделать тебе протеже, и Смит будет офицером звездного флота. Сможешь покорять другие галактики.
– Очень лестно! Но если ты генералиссимус, то где твои эполеты?
– А ты имеешь виду это, смотри!
Размалеванный инопланетянин показал две карты с тузами, и пририсованными к ним, большими звездами:
– Ну, как?
– В общем, шикарно. – Усмехнулся Генри. – Только звезды космического генералиссимуса должны быть обрамлены радужной короной.
Псих хлопнул себя по лбу:
– Да, это верно! Когда мы покоряли крабовидную туманность, против нас сражались кузнечики и у них были такие пышные звезды. Словно цыплячий пух. – Он попытался встать на голову. – Замечательно было.
– А я служил в спецназе! – Подал голос, скрюченный, привязанный к кровати псих. – Я дважды герой СССР и трижды России, контуженный.
– Ой, да ты хоть служил в армии? – Подал голос другой сумасшедший. – Я вот агент спецслужб, и лично стрелял в Кеннеди.
– А в Саадамушку?
– Это я его повесил!
В дверях появилась молодая, симпатичная медсестра, она спросила новичка:
– Ну, как самочувствие?
– Во рту что-то сушит, и спать хочется! – Сказал Генри.
– А ты, случайно, не колдун?
– Да, я волшебник. Колдун – это грубо.
– Значит, дополнительный укол аминазина не помешает.
Генри пробовал протестовать:
– Я совершенно здоров.
– Это ты главврачу будешь говорить. – Помоги, Просперо.
Санитар подскочил к вяло сопротивлявшемуся Генри, пациенту вкололи такую дозу дури, что юноша уплыл.
Пришел в себя, когда психов выводили на обед. Ощущение паршивое, перед глазами плывет. Пабло Пикассо сказал ему:
– Если хочешь, чтобы тебя перестали колоть, не называй себя Генри Смитом.
– А как называть?
– Коси под потерю памяти, тогда тебе не будут давать сильные нейролептики, от них ты и в самом деле свихнешься. И так у тебя кукушка добрая.
– Вообще-то я пользовался совой.
– Кукушка, это жаргон, обозначает, крыша поехала. – Объяснил Пабло Пикассо.
– Крыша! А, ты имеешь в виду, будто я сошел с ума!
– Да. Понял? Вообще ты говоришь с акцентом, словно иностранец.
– Я англичанин! Русский выучил в школе магов. Как язык вероятного противника.
– Ого! А что, в России тоже колдуны есть?
– Конечно! И они как простые люди живут среди вас.
– Это интересно! А Кашпировский тоже из ваших?
– Нет! Но у него большой магический потенциал.
Стулья в столовой были раздвижные, прикрепленные к обитому мягким пластиком столу. Стоял, недавно купленный, широкоэкранный телевизор, прикрытый бронированным стеклом. На противоположной стене нарисована стая оленей, среди которых, невесть зачем, затесалась русалка. Психов собралось приличное количество и за ними следили сразу несколько дюжих санитаров в желтых халатах. В очереди на обед возникла перебранка. «Римский папа», он называл себя Иоанном Павлом третьим, пробовал протиснуться первым.
