Маркус Онжеваль, высокий, стройный, темноволосый молодой человек двадцати двух лет от роду, инспектор отдела по борьбе с магическими преступлениями, вышел из дилижанса, прибывшего в Варкнас, столицу Адраната из Фротуса, крупного порта, и не заходя домой, поспешил в Управление по противодействию злодеяниям. Забежав в кабинет и обрадовавшись, что начальника отдела нет на месте, Маркус быстро достал из старого потёртого портфеля, привезённые с задания отчёты, и выложив их на стол, рванул к Театральной площади. Там, в одном из переулков обитала его зазноба. Госпожа Блюве, начинающая актриса императорского театра, была его дамой сердца вот уже целых три месяца. И он сам себе завидовал, что такая красавица выбрала никакого-то толстосума, а именно его – простого служаку-инспектора! Это грело его самолюбие и поднимало самооценку.
Маркус прошёл быстрым шагом пару улиц, пересёк Театральную площадь, завернул за угол и вот он уже у заветной цели. Торопливо взбежав по скрипучей лестнице на второй этаж затрапезного флигеля, стыдливо прячущегося во дворе одного из элитных квартирных домов, молодой человек на пару секунд замер, чтобы отдышаться. И в очередной раз поклялся себе, что как только его повысят, он купит Гортензии особняк, достойный её красоты и таланта.
Его семья не бедствовала, у них были и высокое положение и деньги. Но старшие родственники не давали Маркусу распоряжаться семейными денежными средствами. Всё что он мог тратить так это своё жалованье, которое у начинающего инспектора было крайне низким. Его едва хватало на цветы и небольшие подарки для возлюбленной. Так что о больших тратах молодому человеку приходилось пока что только мечтать.
Отдышавшись, Маркус распахнул дверь в спальню любимой, и собрался было, весело выкрикнуть: «А вот и я!», но слова осыпались горьким пеплом с его губ. В кровати, в которой он так мечтал оказаться всё время своего отсутствия, находилось двое человек.
Его Гортензия лежала на спине, а над ней усиленно трудился какой-то мускулистый атлет. Женщина протяжно постанывая, время от времени взвизгивала. Атлет громко ухал, как кузнец, опускающий тяжёлый молот на наковальню. Маркус застыл в дверях не в силах оторвать взгляд от завораживающего действа.
Вся комната, до тошноты пропиталась особым запахом, источаемым людскими телами, слепившимися в соитии. Видать, занимались они этим делом уже не первый час. Маркус поморщился — запах был крайне неприятен. Теперь для него так пахла измена вкупе с предательством. К тому же ситуация выглядела ужасающей своей обыденностью и пошлостью. До этого дня он себе даже представить не мог, что когда-нибудь окажется в положении обманутого мужа. Он всегда смеялся над недалёким «рогачами», обманутыми юркими жёнушками. Как оказалось, это совсем несмешно. Это больно.
Он ещё с полминуты полюбовался на ритмично двигающуюся задницу своего соперника, а потом громко сказал: «Прошу простить! Я наверно не вовремя?!». Гортензия взвизгнула и, столкнув с себя разгорячённого любовника, прикрылась шелковым покрывалом, разрисованным яркими цветами. Атлет, тут же вольготно разлёгшийся на другой стороне широкой кровати, сунул в рот сигару, прикурил её от зажжённой спички, бросил спичку в стоящую на тумбочке пепельницу и, сделав затяжку, умиротворённо прикрыл глаза. Мужчина совершенно не испытывал смущения или каких-то надуманных угрызений совести.
- Это не то что ты думаешь! — залепетала Гортензия, плаксиво скорчив лицо. - Это всё он!
Бывшая любовница инспектора что-то быстро говорила, пытаясь оправдаться, выставив себя жертвой обстоятельств. Но Маркус не вслушивался в слова, а просто смотрел на свою первую любовь и прощался с юностью.
Атлет всё так же с закрытыми глазами, пыхтел сигарой, не обращая внимания на разыгравшуюся возле него драму.
Гортензия, поняв, что её оправдания никому не нужны, вскинулась и начала поливать инспектора отборной бранью. Принижая его мужские достоинства и постельные умения.
А Маркус, вглядываясь в дорогие сердцу черты лица, пытался понять, как такая чудесная оболочка могла вмещать в себе мерзкое чудовищное нутро. Он ведь так любил эти брови вразлёт, точёный носик, пухлые губы, локоны её смоляных волос и тонкую, изящную шею, которую сейчас так хотелось сжать двумя руками, чтобы убрать презрительную улыбку с прежде любимых губ и заставить замолкнуть божественный голос, выводящий на сцене виртуозные рулады. Голос, который сейчас, вместо весёлых песенок, выдавал обидные слова и угрозы.
- Прощай! Я больше никогда не хочу тебя видеть! — холодно, из последних сил сдерживая себя, произнёс Маркус и направился к выходу.
Закрыв за собой дверь, он быстро спустился вниз по лестнице, а потом и вовсе побежал. И всю дорогу до дома он бежал. Бежал, от себя, от неё, от своего желания избавить мир от бессовестной обманщицы.
(Спустя десять лет…)
Кристаль Робирьяр
- Эй, посторонитесь! – совершенно монотонно прокричал, не оборачиваясь на зазевавшуюся помеху извозчик.
Кристаль прытко отскочила на тротуар, и провожая взглядом пролетевшую мимо коляску, лишь теперь осознала — она ведь в столице! В роскошном и древнем, как сама земля Варкнасе. О, святая Манулика, она, наконец, добралась.
Девушка, уже в который раз нервозно прихлопнула ладошкой потайной карман на своём шерстяном старомодном жакете. И тут же вновь отдёрнула руку. «Дурная кудря»! Так бабушка Озя всегда говорила. Тоже мне, закончила с отличием школу права, а ведёшь себя, как раззява с родных виноградников. Да любой сильно близорукий воришка и то разглядит в этих нервических пасах наличие у «клиента» драгоценного схрона. И Кристаль, приосанившись, перехватила в давно гудящей от тяжести руке увесистый саквояж. А затем с нарочитой гордостью, присущей, на её взгляд, обязательно всем (даже самым обедневшим в самой дикой провинции!) аристократам, продолжила свой победный путь по столице.
Варкнас во втором месяце вялой приморской осени весь светился от повсеместного благородного золота: золото высоких храмовых куполов, золотое, потускневшее за столетия напыление статуй, золото листьев в аллеях, пробитое насквозь золотыми солнечными лучами. Золото было повсюду. Это вам не родные патриархальные дали, где к данному времени виноградники уже будто забрызганы сверху алой кровью богов. А от предгорных лесов пестрит в глазах и дух захватывает каждый год одинаково.
В столице, ожидаемо для умницы Кристаль, всё было иначе – на то она и столица. Хотя, после трёх кварталов Триумфаторской улицы и двух поворотов направо-налево, девушка, всё ж удивилась. Этот район сильно смахивал на её краснокаменный Фротус. Та же теснота и выщербленность повсюду, та же сумрачность и журчащая из трубок вода в порыжевших за годы чашах-колодцах… Ей нужна была улица Цвахских бородачей, дом 17. И он, спасибо святой Манулике, без лишних метаний нашёлся.
