1. Глава 1
Ясна спряталась от громкой музыки и с удовольствием вдыхала аромат отцветающих яблонь, прислонившись к шершавому стволу.
— Зачем вы это делаете? — позади раздался негромкий, но довольно раздраженный голос.
Девица вздрогнула, но заставила себя не двинуться, не обернуться. Если Варгрофу надо, пускай сам к ней подходит.
— Делаю что? — спросила, а сама не смогла унять сердце, которое колотилось в груди.
— Вы знаете.
Мужчина возник перед ней темной каменной глыбой. Ясне пришлось задрать голову, чтобы увидеть его глаза. Они улавливали далекие огоньки свечей из дома и чуть поблескивали.
— Не имею представления, о чем ты вообще толкуешь, — она сильнее вздернула нос. — Я не могу потанцевать с будущим мужем?
— Значит, вы уже все решили? — и снова эта ухмылочка, которая выводила Ясну из себя настолько, что внутренности словно выворачивались наизнанку.
— А разве у меня есть выбор? — спросила она.
Хотела произнести это с достоинством, но получилось затравленно. Она почувствовала, что к горлу подступил ком.
— Выбор есть всегда.
— О чем ты говоришь?
Варгроф не ответил. Но его глаза непостижимым образом быстро оказались на одном уровне с ее. Слишком близко. Она смотрела на его губы и не могла дышать, как будто, если сделает вдох, сократит оставшееся расстояние между ними. Он, словно факир, словно маг, выступающий на рыночной площади, загипнотизировал ее. Ясна следила за тем, как его лицо все приближается к ней, и ничего не могла с собой поделать. Никак не могла остановить неизбежное. Нужно было вырваться, убежать, спрятаться от этого чужестранца, но она встретила его губы. И это выбило из груди остатки воздуха.
Его кожа оказалась гораздо более мягкая, чем можно было вообразить, только обветренная корочка немного сгладила ощущение нереальности происходящего.
В тот момент, когда он коснулся ее, Ясна ахнула. Его руки захватили ее затылок и, портя прическу, впились в волосы, притягивая лицо к лицу. Еще ближе. Ясна в прямом смысле забыла, как это — дышать. Он сминал ее губы своими, терзал, до боли растирая нежную кожу жесткой щетиной.
И только когда он оторвался от нее, девица смогла сделать вдох, будто долго плыла под водой и наконец вынырнула. Она закрыла губы пальцами и смотрела на него, ловя ртом воздух, беспомощно хлопая ресницами, и даже не знала, что сказать. Ей нужно было дать ему пощечину, закричать, приказать, чтобы он больше никогда к ней не прикасался, но она просто не могла произнести ни слова. Воин отошел от нее на несколько шагов, и лицо его снова ничего не выражало.
***
— Я научу тебя быть послушной! — услышала Ясна, и в тот же миг воздух прорезал свист хлыста, а кожу на плечах обожгло огнем.
Она вскрикнула, а на глазах мимо воли показались слезы. Эта была чистая боль. Яркая, ничем не замутненная. Ясна еще ни разу в жизни такого не испытывала. Боль ввинчивалась в кожу, заполняя не только плечи, но проникала глубже, под кожу, в душу. И если слезы лишь заполнили глаза пленкой, от которой расплывалось все вокруг, то сердце уже рыдало вовсю. Горькая обида заполонила все ее естество, не осталось ни одной другой эмоции. Ей хотелось кричать, бить кулаками стены, пока не покажется кровь, но вместо этого она засунула все эмоции глубоко внутрь, закрыла их на замок и, подавив новый вскрик, когда хлыст опять свистнул в воздухе, только судорожно вздохнула.
В глазах потемнело от нового приступа жжения. Спина пылала, но Ясна удержалась на ногах. Она продышала эту боль. Она вытерпела ее, готовясь к новой, но свист плети не последовал. Она опасливо приоткрыла глаза. Полный темноволосый мужчина почти в четыре локтя* ростом с хорошо выдающимся животом покраснел и тяжело дышал всего после двух ударов.
Вокруг ходили люди, они разговаривали, смеялись, торговались. Рынок проживал самый обычный день. Недалеко продавали овощи, а совсем рядом — кур, которые сидели в больших плетеных клетках. Голоса торговцев и покупателей сливались в однородный гул, который Ясна даже не пыталась разобрать.
Она стояла рядом с великаном невероятно маленькая. Девица и так не отличалась ростом, была меньше трех локтей, а по сравнению с этим чужестранцем и вовсе казалась мурашкой. Напуганной, но очень гордой мурашкой, которая, несмотря на удары, смогла вздернуть подбородок, чтобы посмотреть в разъяренные глаза мучителя. Крупные капли пота собирались на его лбу и стекали по вискам. Он вытер лицо рукавом пыльной рубахи.
— Опусти глаза, девка! — снова занес над ней руку, но на этот раз левую, без хлыста. Ясна отчетливо видела, как ладонь летит к ее щеке, но не сдвинулась с места, не шелохнулась, пока голова ее не дернулась в сторону — такой мощный получился удар. Щека сразу же онемела. Даже не так: вся правая сторона головы как будто одеревенела. Девица медленно повернулась обратно и исподлобья воззрилась на гиганта. Он продолжал сверлить ее свирепым взглядом и уже занес руку для нового удара. Руки ее были спутаны спереди и привязаны к массивному металлическому кольцу, которое намертво вкопали в землю, так что она даже не имела возможности поднять их, чтобы защититься. Да и какой от этого толк? Слишком неравны силы.
Тяжелая рука уже взлетела в воздух, Ясна зажмурилась, но тут же услышала грозный голос:
— Горгут, не по лицу!
Девица медленно открыла глаза. Рядом с гигантом стоял человек совершенно обычного роста и телосложения, он казался даже худощавым, особенно по сравнению с мучителем.
— Она не опускает глаза! — прорычал тот.
— Она еще слишком юна и, наверное, из благородных, — окинул ее испытывающим взглядом подошедший.
Речь их Ясне была вполне понятна, только говор немного иной, не такой, как у ее народа, более грубый.
— Ты ланойка? — довольно ласково обратился к ней мужчина, и из-за этого тона она соизволила кивнуть.
— Видишь, Горгут, она ланойка, а они все такие… гордые, — он произнес это слово так, будто катал во рту сахарный леденец.
— Ей надо научиться послушанию, иначе грош цена такой невольнице, — продолжал настаивать великан.
Щека Ясны начала отходить от онемения и нещадно пульсировала и пекла.
— Учи, это твоя работа. Но не порти мне товар, пожалуйста, — улыбнулся тот. — Если ты еще чего доброго, повредишь глаз или сломаешь ей нос, я смогу продать ее в лучшем случае за треть от той цены, которую планирую выручить, — он говорил это совершенно спокойным будничным тоном, как будто обсуждал продажу лошади или коровы.
Конечно, ведь это не его жизнь была разрушена. Не на его поселение напали. Не его дом ограбили, не его близких убили и не его взяли в плен, чтобы продать в качестве невольника. Нет, он не испытывал того, что творилось в душе Ясны. И она ненавидела этого худощавого господина за этот холодный тон даже больше, чем великана, который ее избивал. Ведь тот был лишь наемным работником, а этот, похоже, и есть ее хозяин.
