Небоскрёбы Нью-Йорка спорили с самим небом. Просторным, синеющим в головокружительной высоте. Отсюда не было видно ни одной звезды: маленькие мерцающие дочери космоса будто стыдливо прятались, уступая логотипам, экранам, вывескам и окнам высоток. Это был Манхэттен. Сорок вторая улица.
Молодой поляк Хенрик Ростоцкий пытался не улыбаться и чувствовал себя сумасшедшим. Уголком рта, он позволил себе маленькую слабость. Поляк обернулся вокруг своей оси. Ещё раз поглядел наверх, чуть приоткрыв рот, не до конца понимая, реальны ли окружавшие его высотки.
Через минуту, Хенрик уже находился далеко от сорок второй улицы. Не настолько, чтобы это могло шокировать после двух подобных «скачков», но достаточно далеко, чтобы осознать – на такси в это место уж точно не добраться. Тем более, за такой короткий срок. Он был на острове Свободы, откуда Манхэттен хорошо проглядывался, правда не изнутри, а издалека. Теперь небоскрёбы тянулись на фоне заката темнеющей стеной. Нет, всё же с этого ракурса побеждала природа, и человек не мог ей противостоять. Пока.
Ростоцкий тяжело дышал. Ещё минуту назад он стоял на тротуаре сорок второй улицы, а пять минут назад – на подземной парковке. В Мюнхене.
– Мир Полярной Звезды удивителен, – мужчина в зелёном плаще, стоявший неподалёку, щёлкнул металлической зажигалкой.
– Что, прости? – обернулся к нему Хенрик.
– Так называется этот Мир. Есть очень красивое предание, почему именно так. Сначала вообще хотели назвать Пустыней. Однажды небольшой отряд воинов оказался в Египте. Без каких-либо злых намерений, по нелепой случайности. Когда невольные гости обратили взоры наверх, они увидели звёзды. Путеводная звезда – Полярная – вывела их на деревню берберов. Так воины и решили назвать этот Мир в честь Полярной звезды, которая их спасла.
Многочисленные туристы проходили мимо, не обращая внимания на немецкий автомобиль, припаркованный прямо на лужайке.
– Они нас что, не видят?
– Видят. Просто не обращают внимания, – мужчина в зелёном плаще крепко затянулся и метко, с двадцати шагов, закинул окурок точно в урну.
Один японец нервно потряс камерой. Видимо, аппарат сломался. Неподалёку, супружеская пара из Германии уже с минуту, по очереди, пыталась сделать фото, однако то снимки выходили смазанными, то палец попадал в объектив.
– Ну, что ж! Я своё обещание выполнил. Твоя очередь!
– Любая просьба? – не без опаски уточнил Хенрик.
– Любая просьба, – значительно повторил мужчина и подошёл к автомобилю. Он жестом пригласил Хенрика обратно в машину и сел на пассажирское сиденье. – Я хочу, чтобы ты разогнался и на полной скорости въехал в бордюр.
– Это что, шутка? – растерялся поляк.
– Доверься мне.
Спорить было бесполезно, и Хенрик, уже утративший веру в здравый смысл, пристегнулся и завёл мотор. Предпоследнее было скорее рефлексом, чем соображением безопасности. Автомобиль разогнался.
Хенрик мог себе представить два сценария. Первый: машина сломает ограждение, упадёт в Атлантический океан и утонет на глазах у толпы. Второй: «немец» не выдержит удара, стекло треснет, а сам Хенрик разобьёт голову о руль. Так или иначе, он был готов ко всему. Но только не к такому.
Ни первого, ни второго, не произошло. Автомобиль даже не коснулся бордюра. Машина, пассажир, сам Хенрик, остров – всё распалось на мельчайшие белые частицы, похожие на снег или «белый шум», и закружилось против часовой стрелки. Почему-то именно это запомнилось Хенрику лучше всего – направление. Частицы плыли в чёрной пустоте с нарастающей скоростью, пока не слились в единые сплошные полосы, чтобы собраться в новую картину.
От заката к рассвету. За доли секунды. Сознание Хенрика помутилось, когда вместо моря, туристов и линии небоскрёбов, он увидел высоченные заснеженные сосны.
Ростоцкий не помнил, как очутился на кушетке. Одними глазами, он осмотрел помещение. Не хватало двух стен. Объяснение пришло быстро: он лежал в коридоре. Серые матовые стены расслабляли в неярком свете. Кудрявая женщина лет двадцати пяти, в пиджаке и в очках, осторожно била Хенрика по щекам.
– Мужчина, и в обморок? – незлобно усмехнулась она, когда поняла, что поляк очнулся. – Тем более, от такой ерунды, – она помогла ему встать.
– Ох, ты ж Дева Мария! Сильно я ударился? – Хенрик осторожно потрогал свой лоб. Как ни странно, тот не болел.
– Вы не ударились. Отключились во время «скачка». Такое бывает. Кстати, я – Лиза. Старший патрульный.
– Хенрик. Ростоцкий, – он пожал руку женщине. – Новичок.
– О, так вы учитесь на агента! Я вам завидую, – улыбнулась Лиза. – Как ваша голова? Не кружится?
– Пустяки, – он щёлкнул пальцами. – Постойте. Лиза? Мне кажется, Марк о вас говорил кое-что. Не вы ли мой преподаватель?
– Если да, это будет моё самое интересное знакомство со студентом, – посмеялась она, и Хенрик ответил тем же. – Вы откуда, Хенрик?
– Из… Нью-Йорка. Вроде бы.
– Я имею в виду, где вы родились.
– А! В Лодзе. Но сейчас живу в Германии, в Мюнхене. Я увидел объявление. На стене.
– Да-да, – с ностальгией улыбнулась Лиза. – Все мы его видели.
Хенрик осмотрел коридор. Стену украшал индуистский символ. Кажется, он назывался «Ом». Рядом почему-то висел христианский крест. Но что смутило ещё больше – на этой же стене были исламский полумесяц, звезда Давида, древнеегипетский анкх, зороастрийский фаравахар и символы многих других религий.
– Можете идти?
Ростоцкий покивал, и Лиза провела его по коридору в небольшой, но уютный кабинет со светло-бежевыми стенами. Предложив Хенрику стул и стакан воды, Лиза села напротив.
– Вам уже проводили вводную лекцию? – с надеждой спросила Лиза и обрадовалась, когда Хенрик ответил «нет». – Что ж, это значит, самое интересное у вас впереди. То, что вам предстоит узнать об окружающем мире, Хенрик, шокирует вас гораздо сильнее, чем пережитые вами «скачки». Некоторые от этой информации сходят с ума. Надеюсь, с вами этого не случится.
– О чём речь?
– Марк уже, наверное, вам кое-что объяснил? Я расскажу остальное, чтобы у вас не осталось вопросов. Марк уже говорил вам о Тари?
– Что-то припоминаю. Их, вроде бы, девять.
– Угу. Совершенно верно. И один из них наш. Хенрик, скажите по секрету, вы атеист?
– Скорее, агностик.
– Как вы думаете, что происходит с нами после смерти? Не с телом. Я говорю о сознании.
– На этот счёт есть разные… кхм… теории. В одних верованиях, – начал он излагать как хороший ученик у доски.
– Стоп, стоп, стоп! Да, вы правы, верований много, но где факты?
– Нет научных фактов!
– В науке нашего Мира – да. Но что происходит объективно? На ваш взгляд.
– Просто смерть. Просто чернота и всё. Вечное небытие… что за глупый вопрос?
