Нечто нехорошее происходило по ту сторону океана. Император И́нкрим об этом знал. Стоя на балконе дворца Белый Слон, глава государства, облачённый в короткую чёрную тогу, глядел на закат. Утопающее солнце, алое как вишня, озаряло собой океан, что называли Великой Солёной рекой. Оно убаюкивало беспокойные нагретые за день волны. Там вдали, у горизонта, плавали киты. При желании, можно было разглядеть их спины, и даже фонтаны воды, что выпускали киты из своих спин. Безмятежные животные не меняли образа жизни на протяжении миллионов лет. Им было не до того, что вытворяли на поверхности их далёкие собратья. Киты не ведали ни о Великой Межмировой войне, что отгрохотала недавно, ни о Второй империи Инкрима, ни о Кадонийском мятеже. Тем более, не могли они знать о планах Инкрима по переустройству всех пяти известных миров.
– Саунда́р! – прервал раздумья молодой голос. – Вам послание.
Император обернулся и позволил гонцу подойти. Это был прыщавый новичок, по имени Сенк, всего три луны служивший гонцом при дворе.
– Смелее! – сказал Саундар.
Сегодня новичок нервничал как в первый день. Он скользнул вперёд, шаркая ногами, и протянул свиток.
– От кого послание?
– М-Миенхо́т, – сказал новичок так, будто уже произнеся это имя, принёс дурную весть.
Инкрим не любил Миенхота за его дерзость и своенравность. Каждый поход Миенхота обязательно оборачивался либо провалом, либо кровопролитием. И всё же, Миенхот держал безумный авторитет среди солдат.
– Давай сюда, – император вытянул руку, чтобы принять письмо.
В этот миг что-то блеснуло в руке молодого гонца. Инкрим вовремя заметил нож – достань его парень на полсекунды позже, и всё повернулось бы иначе. Вождь сосредоточил Энергию в пальцах и, силой тотта, отбросил гонца на пять шагов назад. Не дав тому подняться, Инкрим наступил ему сапогом на горло.
– Кто подослал тебя?!
Сенк что-то невнятно прохрипел, а из его рта потекла кровь. Инкрим понял, что перестарался с энергетическим ударом. Через несколько вздохов, гонец умер.
Сенк так и не успел выполнить свою работу до конца. Инкрим понял бумагу и прочёл. Как он и ожидал, это было объявление войны.
Повод был известен – Инкрима давно обвиняли в тирании. Вот только Инкрим знал: повод и причина – совсем разные вещи. Настоящей причиной послужили разногласия по статусу военачальников после войны. Миенхот выступал за то, чтобы военачальники стали полноправными царями на своих территориях. Инкрим же собирался уделить им статус губернаторов.
Во дворце было много сторонников Миенхота. Даже слишком много. Их всех Инкрим знал поимённо. Собрав самых преданный командиров, он отдал приказ: немедленно уничтожить всех миенхотэ́н, что засели во дворце. Их резали в постелях – всех до единого, включая женщин и детей. С особой жестокостью прикончили жену и двоих сыновей Миенхота. Инкрим жалел, что не мог вернуться в прошлое:
«Не прояви я слабость тогда – не позволь им поселиться во дворце, у себя под боком, не было бы этой жестокости».
Не прошло и часа с тех пор, как Инкрим отдал кровавый приказ, когда рядовой солдат принёс мешок. Увидев содержимое мешка, Инкрим понял, что переживает худшую ночь в своей жизни. В ней была голова Ка́йрила – его старшего брата.
– Убили в собственном доме, – крепкий боец, доставивший мешок, едва сдерживал слёзы. – Зарезали его жену и дочку.
Инкрим оставался холоден.
– А́ммерта нашли?
– Нет, но удалось допросить свидетелей. Аммерта окружили, после чего он взмыл в небеса. Говорят, он улетел так высоко, что превратился в маленькую точку, разметом со звезду.
– Где это было?
– На базаре.
– Понятно, – Инкрим не питал надежд на то, что Аммерт жив. Такой полёт отнимал много сил, поэтому к левитации почти никто никогда не прибегал, за исключением крайних мер. Аммерт же славился храбростью и выносливостью, и нередко поражал толпу своими полётами. Вчера вечером он сделал это в последний раз. Конечно, слухи преувеличили зрелище – догадаться не составляло труда.
«Но, боги! – подумал император. – Это была бы красивая версия».
К утру из миенхотэн остался только один. Вернее… одна.
– Аруста́р, – печально протянул Инкрим. – Я долго думал, что делать с тобой.
Верный военачальник Кази́м – очень толковый, несмотря на молодой возраст, южанин – догадался не убивать её, а привести к вождю.
В детстве Арустар и мальчик, по имени Сэ́йчан-Тоэ́ли, очень дружили. Мальчик безумно любил Арустар, и та отвечала взаимностью. Так продолжалось до тех пор, пока Арустар не стала Сэйчану-Тоэли сводной сестрой. Брак со сводной сестрой был бы невозможен, и об отношениях пришлось забыть. Позже Арустар полюбила другого, а вот Сэйчан-Тоэли не смог. Он вырос, возмужал, поступил на службу в городскую стражу, а затем захватил власть, чтобы стать Инкримом – Завоевателем Земель. Сколько бы ни было женщин у Инкрима, он не забывал первую любовь. Но Арустар любила другого человека, и сейчас носила во чреве будущего ребёнка этого человека. Несмотря на то, что человек отказался брать её в жёны, Арустар смирилась. Она готовилась стать матерью-одиночкой. Человек этот находился далеко, и недавно объявил Инкриму войну.
– Молодец, Казим, – кивнул Инкрим. Он ценил тех, кто умели понимать приказы не буквально. Вождь обратился к Арустар.
– Теперь ты поняла, к чему привели твои чувства?
– Моё сердце по-прежнему с ним.
– С Миенхотом? Он безумец. Убийца. Деспот, – произносил Инкрим, шаг за шагом приближаясь к Арустар.
– Как и ты.
– Между нами есть разница: я убиваю во имя империи. Он – ради славы.
– Вы ничем не отличаетесь. Убьёшь меня?
Инкрим посмотрел на округлившийся за последние луны живот Арустар. Нож блеснул в его руке.
Три года спустя, проведя в темнице девятьсот девятнадцать дней, Инкрим стоял перед судом. По иронии судьбы, местом суда избрали ту самую арену, где когда-то бился его отец. На подсудимого с трибуны глядела Арустар, с трёхлетним малышом на руках. В её глазах читались жалость и неисполнимое желание повернуть время вспять.
Инкрима осудили на сто восемь лет саркофага. Каменный саркофаг построили в той пещере, где два года скрывался будущий Инкрим, возглавляя восстание. Ёмкость залили сон-молоком, что замедляло жизненные процессы и сохраняло жизнь на протяжении столетий. Такой способ наказания применялся далеко не впервые – многие века в саркофаги заключали королей и императоров. Это было гуманнее, чем казнь, и всё же саркофага боялись больше смерти. Заключённого в этот каменный ящик обрекали долгие годы видеть кошмары, от которых невозможно проснуться. Инкрим не боялся, ведь худший кошмар в своей жизни он пережил. Он знал, что и с кошмарами можно справиться – нужно только принять свою тёмную сторону. Когда над Инкримом опустилась каменная крышка, он улыбался. Он засыпал с одной мыслью: «Я вернусь».
