Когда Герман Макарович Жарковский проснулся, голова его страшно гудела, а к горлу подкатывала горькая тошнота. Во рту же стоял тот мерзкий сладковато-противный вкус, который бывал у него каждое утро после вечерней попойки.
Он даже не помнил, как добрался до собственной квартиры и теперь обнаружил себя лежавшим на полу около дорогущего кожаного дивана. Брюки его – тёмно-вишнёвые, какие ещё вчера блестели от филигранной глажки, теперь же смялись и выпачкались какой-то тёмной жидкостью.
Герман Макарович с трудом оторвал голову от пола, неизменно устланного ворсистым бежевым ковром, и с трудом разлепил глаза. Оказалось, что он ещё и по пояс голый… Всё перед его взором двоилось.
Еле разлепив и свои пересохшие губы, он высунул иссохший язык и попытался облизать их. Жажда впилась в него с неимоверной силой.
– Так, – протянул он, пытаясь привести мысли в порядок. – Я дома, уже неплохо.
Он с большим трудом принялся подниматься, перевалившись сначала на один бок. Затем встал на четвереньки и принялся восстанавливать в памяти картину вчерашнего вечера.
«Ага, – отозвалось у него в мозгах. – Судя по всему, выступление удалось».
И это ещё мягко сказано… Герман Макарович Жарковский играл в Театре Имени Юлии Галкиной. И играл блестяще! В месяц у него выходило по три спектакля, и каждый раз он собирал полный зал. Ему аплодировали, швыряли цветы на сцену…
Герман Макарович пребывал в полной уверенности, что приветствовал зритель именно его, хоть с ним на сцену выходили и иные артисты, но… Выдавать такие перфомансы не мог никто. Жарковский это знал точно!
Единственное, в чём была его слабость, это хороший и крепкий алкоголь. Уж любил он, как почти всякий творческий человек приложиться к бутылке, и ничего не мог с этим поделать.
«Имею право, – решил он. – Я не алкоголик, я артист!»
Пока он поднимался на ноги, свирепо борясь с головокружением и удесятерившейся тошнотой, Жарковский ещё раз сказал себе, что он не алкоголик.
«Конечно, – продолжал он рассуждать. – Я просто расслабляюсь. Ведь алкоголики, как всем умным людям известно, тратят на спиртное последние деньги… Все алкоголики нигде не работают… Все алкоголики постоянно думают о том, чтобы завязать!»
А он… А он! Был преуспевающим молодым артистом в роскошном театре… И хорошенькие дамочки частенько составляли ему компанию после этого в ресторанах.
– Деньги есть, работа есть, пить можно, – сказал он самому себе и пошёл на кухню.
При одной мысли о холодном стакане воды с лимоном у него засаднило горло, но он неотвратимо шёл к холодильнику.
Неизвестно, сколько же времени он преодолевал это расстояние, только в один момент он почувствовал, как зубы его стучат о гранённый стакан, как живительная вода затекает ему в горло и начинает свой путь до скрюченного измождённого желудка. Ему почти живо представилось, что не только желудок, но и поджелудочная, печень, почки, все они ждут живой воды, которая даст им спасение от выжигающих всё живое паров алкоголя.
В дверь зазвонили, и он выронил стакан. Тот с отчаянным лязгом шмякнулся на пол, но не разлетелся.
«Кого там ещё нелёгкая принесла?» – подумал Герман Макарович безотчётно.
Он пошаркал к двери, мимолётно глянув в зеркало! Ну и рожу он там увидел! Серое лицо с цементными мешками под глазами, приоткрытый рот. На лбу отпечатался красный след от ковра, на котором, видимо, он долго проспал лицом вниз, перевернувшись только под утро.
И, конечно, худое белое тело с тремя волосинками на груди.
– Иду! – безжизненно крикнул он, потому что гость не планировал отпускать звонок, и разлетающийся звон ржавым колом впивался ему в виски. – Не надо так трезвонить…
Он натянул первую попавшуюся рубашку, сдёрнутую с вешалки в прихожей, и отомкнул дверь, приоткрыв её, насколько позволяла позолоченная цепочка.
– Здравствуйте, Герман Макарович, – живо начал высокий господин в строжайшем чёрном фраке. Лицо его, хоть и улыбалось, выглядело серым и болезненным, будто он сам вчера вечером весело проводил время… Только, в отличие от Жарковского, он смог привести себя в порядок, даже уложил гелем чёрные волосы.
– Здравствуйте, – выговорил Жарковский. – А Вы, молодой человек, кто?
Улыбка у гостя расширилась. Скорее из вежливости, чем от радости.
– Я Сильвестр Трофимов, мы с Вами ещё десять дней назад встречались, помните?
Герман Макарович напряжённо наморщил лоб, но встречи не припомнил. Да и вообще, после вчерашней попойки у него в голове осталось только перекати-поле, шумно перекатывающееся от одного виска до другого.
– Так, допустим, – сказал Жарковский, потому что, если честно, лицо этого молодого человека ему действительно было знакомо. Значит, они и вправду встречались… К тому же, он знает личный адрес.
– Спешу уточнить, что ваше выступление переносится на послезавтра, – сказал Сильвестр. – Я прошу прощения, я не знаю, как точнее назвать.
– Какое выступление? – сказал Герман Макарович и почувствовал некий стыд – парень с гордой выправкой напротив него едва заметно отодвинулся назад, вероятно, пытаясь уйти от запаха перегара.
Он опять улыбнулся, но глаза его не очень смеялись.
– Вы у нас согласились сыграть в спектакле. Он будет проходить в концертном зале «Лаура Антонелли». Все билеты уже распроданы! Все только ради Вас!
Тщеславный Герман Макарович зарделся от такой похвальбы.
– А что ставим, напомните? – спросил он и тут же заметил, как Сильвестр Трофимов перестал улыбаться.
– Новую версию «Записок вспыльчивого человека», – ответил он. – Вы что, забыли?
– Нет, – тут же спохватился Жарковский. – Как я мог забыть… Только, знаете что, давайте перенесём дату…
– Нет, – тут же отрезал Трофимов. Тон его голоса превратился в крайне пренебрежительный, будто он больше не стоял перед прекрасным артистом больших и малых театров, а всего лишь перед вонючим выпивохой. – Но Вы можете отказаться. Только верните гонорар за выступление. Ведь Вы настояли на том, чтобы Вам заплатили сразу. Вы настояли и на том, что Вам нужны всего лишь две репетиции… Пробная и генеральная. Что Вы – великий профессионал, но сейчас я вижу…
– Минуточку! – поднял трясущийся палец Жарковский. – Вам не удастся обвинить меня в непрофессионализме! Если я сказал, что выступлю, значит, так тому и быть! Если люди хотят посмотреть на меня, значит, это будет очередное блестящее выступление!
– Чудесно, – снова заулыбался Сильвестр. – Сегодня в пять репетиция. Я бы сказал Вам «не опаздывайте», но Вы же – профессионал, это Вас и обидеть может.
– Точно так-с, – театрально ответил Герман Макарович и кивнул головой, отчего, впрочем, у него заболел левый висок.
– Будем Вас ждать, – сказал гость.
На том они и распрощались…
Когда же Жарковский вернулся в свою спальню и в этот раз улёгся на диван, он действительно стал припоминать, что с этим парнем они уже встречались… И, кажется, тот заплатил за выступление немалую сумму. И даже где-то валялся сценарий постановки, который он благополучно зашвырнул куда-то.
