Звонкий перестук высоких каблуков со стальными набойками. Именно так Ариана понимает о неизбежном появлении главного человека. Малена и ее молчаливые подручные перемещаются по каземату совершенно бесшумно, и также бесшумно работают, нарушая тишину лишь когда требуется задать очередной вопрос. Но большой босс не будет красться тенью, ей незачем скрывать свое присутствие.
Мерный перестук приближается, хозяйка каземата уже у самой двери, оставив Ариане последнюю секунду, чтобы собрать всю свою волю, всю свою храбрость. Все, что осталось.
– Добрый вечер…
Верховный Комиссар Дженна Донован входит в камеру пыток, коротким кивком приветствуя всех присутствующих. На ней белое платье с широким поясом из лондонской коллекции 1963 года и маленькая соломенная шляпка с синей лентой. Как всегда, она словно светится тихим счастьем.
– Добрый вечер, товарищ комиссар.
Как старшая по званию, Малена приветствует Верховного, подручные склоняются в низком поклоне.
– Где вы ее взяли?
– В Поясе. Мои ищейки шли за ней почти два месяца, несколько раз теряя след. И все же, нам удалось загнать ее в угол, мне удалось. Надо отдать должное вашей знакомой – дралась отчаянно и необычайно умело, убив трех моих людей, старая школа. Но это все частности. А результат – вот она, перед вами. Не совсем в сохранности, конечно, но говорить может…
Дженна вглядывается в лицо Малены, внимательно осматривает еще не полностью заживший широкий порез и новый левый глаз на месте старого. Действительно, старая школа.
– Большое спасибо. А теперь, будьте так добры, оставьте нас. Мне надо побеседовать со старой знакомой о своем, о девичьем.
Дождавшись, пока волчья стая покинет каземат, Дженна ставит тяжелый стул напротив стального стола, и седлает его, уперев подбородок в высокую спинку. Некоторое время с неподдельным интересом рассматривает лежащую на столе обнаженную изувеченную женщину.
– А вы постарели. Я помню вас моложе…
– Неудивительно, ты ведь тогда была совсем еще девчонкой.
– Пожалуйста, простите меня за глаза. Я не контролировала себя в тот вечер, в чем раскаиваюсь до сих пор. Больше я так не делаю.
– Знаю. Теперь ты все делаешь иначе, лучше. Масштаб другой.
– Госпожа Ариана, если не возражаете, я хотела бы кое-что у вас спросить. Мне необходимо прояснить некоторые детали вашей дальнейшей биографии. И если вы пойдете навстречу, я буду вам безмерно признательна. Вы не против?
Госпожа Ариана не против, у нее все равно нет выбора. Она рассказывает Дженне историю своей жизни и службы, историю всего, что происходило после закрытия клиники АР. Особенно подробности последней работы на госпожу Линкольн, которая чуть было не привела к разглашению крайне интересных и опасных фактов о грядущем Верховном Комиссаре.
– Мне жаль, что я не успела. Тогда не успела. Но успела сейчас. И ты знаешь о чем я, девочка моя. Ты предприняла невероятные усилия чтобы скрыть свое прошлое, стереть его вместе со всеми, кто хоть что-либо знал. Долгое время я была последней. Но теперь уже нет, есть еще. Они знают. Я рассказала им все. И я хочу, чтобы ты знала об этом…
Ариана улыбается Дженне разбитым лицом.
– Вы рады?
– Необычайно. Рада что сумела навредить тебе, что сумела причинить ущерб. Рада, что дала твоим врагам шанс избавить наш мир от тебя.
– Ольга знает далеко не все.
– Узнает, со временем. Она упорная, они все такие. Словно крысы, всегда дерутся до последнего. И ты, Дженна, ты никак не можешь избавиться от этих крыс. А вооружившись моими воспоминаниями, они смогут укусить тебя еще больнее.
– Жаль, что вы все воспринимаете именно так. Я ведь не была вашим врагом.
– Не была. Но стала. Стала врагом для всех. И знаешь что еще, Дженна? Тебя это порадует. Зная, кем ты стала и что сделала, я рада еще одному своему поступку. Долгое время я стыдилась, а теперь рада. Я рада, что убила твою Энни, раскрасила серые больничные стены ее мозгами. Убила твою любовь. Надеюсь, тебе понравилось, ты…
Ариана не может закончить, ибо сокрушительный удар в солнечное сплетение едва не обрывает ей жизнь. Вскочив на ноги и отшвырнув тяжелый стул, Верховный Комиссар нависает над пленницей, дав возможность Ариане второй раз в жизни увидеть необычайное, невозможное зрелище. Увидеть Дженну Донован в гневе, в сатанинском бешенстве. Но прекрасное видение в умирающем мозгу истерзанной женщины длится лишь мгновение. А затем оно исчезает, как короткий сон, и Ариана возвращается в реальность, в которой Дженна все так же восседает за высоким стулом, и пальцем ее не тронув. Она не получит легкой смерти.
– Спасибо, что напомнили, а то я уже начинаю забывать Энни, как бы ни прискорбно. Хорошо, что еще хоть кто-то помнит. Спасибо вам.
– Пожалуйста. А теперь, девочка моя, сделай еще одно доброе дело. Сделай мне кровоизлияние в мозг, как ты умеешь. Убей старую сволочь, что лежит пред тобой. Давай, отомсти за свою растоптанную любовь. Убей меня!
Вместо удара милосердия Дженна склоняется над Арианой и жарким, страстным поцелуем запечатывает ее окровавленные губы.
– Ну что вы, как можно? Как же я могу вас убить, ведь сейчас я вообще стараюсь никого больше не стирать из реальности? Нет, моя госпожа, это совершенно исключено, я ведь хочу, чтобы вы жили. Я хочу, чтобы вы увидели. Потерпите, прошу, осталось недолго. Скоро увидите, вы все увидите…
– Я всегда думал, всегда надеялся, что у меня хорошие отношения с Всевышним. В конце концов, раньше у меня не возникало особых поводов думать иначе. Понимаю, что это звучит чересчур фамильярно, но я всегда полагал наши отношения за некий договор, обязательства сторон, как привычно думать в нашей семье. Контракт с Богом. Мы ведем себя, как подобает по его закону, а он в ответ дарует нам свою милость, как избранным сынам и дочерям своим. Мы не просто осознавали свою избранность, мы ощущали ее всем сердцем. Величие семьи Донован было построено на ощущении нашей избранности. На осознании простого и понятного факта – Господь нас любит. Он любит отнюдь не всех детей своих, но нас да, любит. С тех самых пор, как мои предки прибыли в эту благословенную землю и еще раньше. Так было и так должно быть впредь.
– Конечно, бывают и исключения из этого договора, происходят неприятные и трагические случаи, но, на мой взгляд, они только укрепляют нашу веру, служат испытанием, которое мы должны с честью преодолеть. И мы преодолевали, и Всевышний продолжал нас любить.
– И теперь, святой отец, теперь я не могу понять, что происходит. Я не понимаю, что стало с нашим договором. Что он хочет от меня? Чего требует? Все происходящее это акт его любви? Испытание? Наказание, которого мы не заслужили? Как такое может произойти? Как, во имя всего святого, стало возможно, что такой ребенок может и должен родиться в нашей, в моей семье? Как моя еще не родившаяся дочь может стать марафонцем? Почему?!