Промтоварный магазинчик расположился в старом деревянном здании. Большие окна-витрины уже приблизились к земле – ну, или это тротуар за годы жизни здания приблизился к подоконникам. Вход, когда–то бывший на одном уровне с тротуаром, теперь имел три ступеньки вниз. Большие старые деревья затеняли витрину и весь магазинчик. За войну фронт не дотянулся сюда, поэтому сам город был цел и без разрушений. И, несмотря на захолустное расположение, жизнь в нём кипела, как могла.
К крыльцу магазина подошёл высокий худой человек с палкой в руке. Хотя подошёл, наверное, неправильный термин. Двигался он весьма странно. Делая выпадающий шаг вбок левой ногой, держа палку в левой же руке, подтягивал правую, почти неподвижную ногу к себе и, опираясь на нее, делал следующий шаг-выпад. Фигура его несла явные следы асимметрии, крепкая мускулистая левая рука и подвижная левая нога резко контрастировали с вялой малоподвижной правой рукой и правой ногой, годной лишь на то, чтобы дать временную опору, и то с подстраховкой в виде палки. Да и лицо мужчины тоже было несимметричным, правая сторона почти всегда была ровной и равнодушной, слегка изменяясь лишь в моменты сильных эмоций, в то время как левая была подвижна и живо отражала энергичный характер мужчины.
Подойдя к крыльцу, он так же боком спустился к двери и, толкнув ее, пробрался в сам магазин. В разгар рабочего дня народу у прилавка толпилось немного – человек пять-шесть. Розовощёкая дородная продавщица уверенными движениями отвешивала гвозди покупателю.
– Вот, ровно кило! Всё? Или ещё что надо? – её зычный голос заполнял все уголки помещения, казалось, дай ей волю, она одним этим голосом согнёт в дугу даже кочергу от круглой печки, стоявшей в углу зала. Собственно, она этим голосом неоднократно «сгибала» сильно шумных покупателей. И те, кто регулярно бывал здесь, знали, что вести себя надо тихо, лишнего не говорить. И, вообще, быстро взять что надо из того что есть и идти восвояси.
Покупатель молча протянул деньги. Продавщица так же молча подала сдачу. Подняла глаза ко входу…
– О, Михалыч! Проходи вперёд давай! – От её возгласа встрепенулись все, даже тетка, присматривающаяся к жестяному тазу и стоявшая спиной к прилавку.
Вошедший лишь что-то промычал и махнул здоровой рукой. Воспользовавшись заминкой, другая дама, весьма решительного вида, в шляпке и с чёрным ридикюлем в руках, заявила:
– А, что, очередь уже отменили? – Как человеку не знакомому с местными порядками, ей можно было простить данную наивность.
– Что? А есть возражения в том, чтобы пропустить героя войны без очереди? – Казалось, от голоса продавца готова осыпаться штукатурка. Дамочка уже гораздо тише попыталась продолжить атаку:
– Так сейчас каждый второй «герой». Устанешь стоять, пока пропустишь всех.
– Что? – люстра явно пошатнулась. – Надо будет – постоите!
– Михалыч, будь ласка, пройди ты вперёд, а то сейчас Зинка весь лабаз по брёвнам раскатает, – вмешался в разговор мужчина с гвоздями, явно знакомый с обоими.
Тяжело вздохнув, Михалыч протиснулся, как мог, к прилавку и протянул клочок бумаги. Зинаида уверенным движением взяла клочок, прочитала. Быстрыми решительными действиями оторвала кусок обёрточной бумаги и стала складывать в него – кусок мыла, нитки чёрные и белые, шпингалет для двери…
– А вот иголок для примуса, извини, нет, – проговорила она каким-то непривычно тихим, чуть ли не извиняющимся голосом. – Ты на той неделе зайди, я в понедельник на базу еду – «кровь из носу», но иголки привезу.
Калека протянул ей кошелёк. Зинаида быстро достала оттуда нужную сумму, положила сдачу. Завернула покупки в бумагу и, решительно пресекая попытки возразить, перевесившись через прилавок своей необъятной грудью, положила свёрток в карман пиджака.
– Ну, всё Михалыч, свободен. Привет Григорию Никитичу! Следующий!
Инвалид выбрался из магазина. Как только закрылась за ним дверь, девочка лет четырнадцати, стоявшая следующей в очереди, спросила:
– А он, что – танкист? У нас дядя Паша танкист – тоже хромает.
– Да нет, он фронтовой разведчик. Ходил к фашистам за линию фронта. Вот его однажды и взяли там. Да так замордовали на допросе, что хватил его удар. Немчура решили, что он не жилец, так живым и бросили в яму с другими покойниками. Да только Виталий Михалыч оказался крепким мужиком. Наутро наши отбили село, где его пытали, и нашли ещё живым.
– Откуда ж это вам так подробно известно? – с нескрываемой ехидцей спросила дама с ридикюлем.
– Когда меня в госпиталь привезли, я жить не хотела орала: «Дайте умереть спокойно». А мне показали, как он по стенке ползёт. И рассказали, кто он и откуда. И как он сам себя выходил. Его вот точно все в покойники записали. Да только приехал к нему специально доктор. Посмотрел и сказал: «Учись жить заново. Всё можно – надо только силу воли иметь и каждый день тренироваться». Вот он и натренировался. Сначала садиться, потом и ходить начал. Вот только говорить не получается, мычит чёрт-те что, не разберёшь. Но ведь каждый день он по полчаса «читает вслух» – думаю, заговорит. Он настырный.
– Чёт, Зинаида, я впервые слышу от тебя про госпиталь. Ты как туда попала-то? К военным? – подала голос бабка из очереди.
– А чем хвастать-то? В госпитале много кто побывал. А к военным?.. Потому как сама служила – командир зенитной батареи. Да только вот в сорок третьем нас покрошили юнкерсы. Девчонок моих всех побило, а я вот выжила.
– Я, это, позже зайду, – сказала девочка и выбежала из магазина.
Вдоль улицы решительными движениями, подволакивая неработающую ногу, двигался наш знакомый. Добежав до него, девочка начала атаковать его предложением помощи, на что он лишь отмахивался.
