Массивное окно, упираясь своим видом в соседнее здание, пропускало лишь несколько лучей солнечного света. В зависимости от поры года, время, когда я мог нежиться под этими лучами у себя в комнате, постоянно менялось. И все же именно эта привилегия, которая не отличалась особенностью повторяться тогда, когда мне это было нужно, давала мне шанс увидеть, как незримый слой пыли блуждал по моей комнате. Она оседала не только на предметах, расположенных горизонтально, как например, тумба у моей кровати, но также и на тонких стенах, которые сотрясались по утрам из-за ударов по ней моего соседа. Всему виной скрипящее ложе, в котором каждую ночь спит мертвец, играющий на смычковых инструментах.
Я, родившись без права выбора, взгромоздил на себя тяжелый груз под названием «жизнь». Еще будучи ребенком, наделенным уникальным даром противостоять собственному счастью, мне приходилось часто иметь дело с трудностями, которых можно было избежать без особых усилий: будь то горькая правда, неуместно озвученная мною при родителях, или насмешки сверстников, пытающихся понять мои иррациональные действия.
Хватило бы одного моего взгляда, чтобы понять необъятную историю печали, сочащуюся из-под моего кожного покрова.
Дни проходят незаметно, когда в них нет ничего необычного. У меня, как и у многих людей, живущих в этом мире, было свое расписание, которому я пытался следовать. Исходя из этого, я не мог не заметить, что мое существование отличалось некой эксцентричностью, ведь я был не тем существом, которое просиживало свои новые классические брюки в одном из многоэтажных элитных зданий. Я с уверенностью мог утверждать, что та жизнь, на которую обречены люди, подсчитывающие свои сбережения вновь и вновь, никогда не будет похожа на жизнь простого уличного музыканта. Стоя на своих двух ногах в старых башмаках по несколько часов в день, я все чаще подбивал их подошву гвоздями, стараясь не думать о том, что я начинаю разваливаться на части. Скрипка стала меня тяготить, и потому, сколотив из гвоздей и старого ящика для посылок табурет, я, направляясь на свой привычный бульвар, держал в одной руке свою незамысловатую конструкцию, а в другой старую виолончель. Мне казалось, что людям нужно разнообразие, несмотря на то, что они никогда не обращали должного внимания на человека со скрипкой. Во всяком случае, мне еще не доводилось встретить музыканта, играющего на подобного рода инструменте посреди улицы. Если быть честным в нашем городе нет мне подобных, но здесь нечем гордиться и нечего стыдиться: быть уникальным в наше время не значит ровным счетом ничего. Только благодаря моей инициативе денег хватало на то, чтобы изредка купить себе немного еды. Комната, в которой я живу, стоит не так уж и дорого, однако, чтобы продолжить обитать в родных хоромах, на прошлой неделе мне пришлось продать контрабас, который принадлежал моему отцу – музыканту местного оркестра. Меня удивило лишь то, что покупатель пришёл вместе со своим футляром, оставив мой на том же месте, где он и пылился все это время. Казалось, я всегда поступал так, как того хотел мой отец, правда, он никогда не говорил об этом вслух. Его вечные разговоры о музыке и блеск в глазах дал мне понять его бесконечную любовь по отношению к тому, что он делает. Наше общение с ним ограничивалось лишь обрывками ничего не значащих фраз, и порой эта недосказанность приводила меня в ступор.
Единственное, чем я мог гордиться после стольких лет социального давления, так это то, что мне удалось остаться собой, несмотря на все трудности, которые возникают перед замкнутыми людьми вроде меня. Несмотря на мою расшатанную психику, я всегда отличался непоколебимым спокойствием, которое вызывало у людей некое подозрение по отношению ко мне. Всматриваясь в моё лицо, они пытались сжать меня, словно лимон, оставив лишь корку, от которой нет толку. Таким образом, мое окружение пыталось найти во мне то, что было им присуще. Люди не понимают, как они неосознанно превращают свой мир в подобие повторяющейся виниловой пластинки, застрявшей в граммофоне прошлых лет. В моей жизни не было ничего, кроме того, что я создавал каждый день внутри себя, словно слепой архитектор, играющий на своей виолончели. Мне никогда не доводилось размышлять о жизни и о своем месте в этом необъятном мире, наверное, потому что для меня это не имело никакого значения. Узнав о высадке человека на луну, жизнь не стала более интересной.
На улице шел небольшой дождь и все, чего мне хотелось в тот момент, так это небольшой чашки крепкого кофе, который дал бы мне сил дойти до своего дома. Я всегда заходил в кофейню на близлежащей улице. В этом месте было так мало людей, что мне не приходилось чувствовать себя ущербным, находясь здесь не целые десять минут. Более того, на стенах этого заведения висели картины местных художников, которые время от времени менялись.
– Кофе, пожалуйста, – сказал я женщине за прилавком.
Ее глаза были такими большими, что мне было неловко смотреть на неё больше двух секунд за вечер. Она знала того мертвеца, что не ест целый день, а вечером, приходя к ней, заказывает одну чашку кофе.
– Без сахара? – спросила она.
– Да, если можно.
Каким бессмысленным казался этот вопрос, учитывая то, что она задавала его каждый день, не меняя своего привычного недовольного выражения лица. Присев за свой столик около окна, я наблюдал за тем, как на улице все больше искусственного света поглощало тьму, наступившую сегодня так скоро из-за перевода часов на зимнее время. Однако, погода в этом городе не предвещала каких-либо перемен. Когда мне все же принесли чашку кофе, я вдруг вспомнил сегодняшний сон, над которым мне пришлось думать во время своей игры.
Я оказался в темном, пыльном помещении, напоминавшем мне мою берлогу, в которой я каждую ночь засыпал в предвкушении следующего утра. Я видел пыль, клубившуюся в тусклом свете ламп. Впереди стояла девушка. Она стояла ко мне спиной. Ее волосы были собраны карандашом, который торчал прямо из ее головы, и я не мог понять, кем же она является. Несмотря на то, что я ничего не знал о ней, я страстно желал познать ее душу. Среди пугающей темноты я взывал о том, чтобы она повернулась ко мне, но она, делая незначительные жесты рукой, будто поправляя свои густые волосы, не сделала ничего, что помогло бы мне понять, слышит ли она меня. Ясно было одно: девушка не хотела, чтобы я ее узнал. Вдруг мне становится так страшно, что я решаю попытаться рассмотреть ее лицо, но как только я начинал к ней приближаться, она тут же отдалялась на несколько шагов назад. Мне было так трудно идти, словно я застрял в каком-то болоте и не могу выбраться оттуда. Мои глаза, против моей воли, вновь смотрели в затылок этой незнакомой девушки. После многочисленных попыток я протянул свою руку, чтобы дотронуться до ее плеча, и затем, моля о том, чтобы это прекратилось, я просыпаюсь. Мое тело было покрыто холодным потом, вызвавшим во мне глубокое чувство отвращения.
