Зеленая и круглая, как сама планета, физиономия Ревы-Коровы улыбалась с билборда на крыше главпочтамта. Алюминиевые ламели, звякнув, встали на место. Я опустилась обратно в кресло и впервые за целый день позволила себе проникнуться тем, что собираюсь сделать.
На перламутровых, похожих на пасхальное яйцо, часах – начало одиннадцатого ночи. Дверь в мой кабинет была закрыта на замок, и тем не менее я боролась с поползновением подергать за ручку. Нет причин для беспокойства. Я повторила эту фразу про себя несколько раз, и сняла трубку с рычага – медленно, осторожно, будто это действие таило в себе невысказанную опасность.
Я знала только одного человека, кто на заднем сиденье своего внедорожника возит надувную лодку на случай, если прорвет плотину. Человека, у которого паранойя была своего рода профессиональным заболеванием. Фокус состоял в том, чтобы держать ее в ежовых рукавицах и не позволить затмить здравый смысл. Поскольку Багама был все еще жив, он в этом явно преуспевал.
Разумеется, «Багама» – это липовое имя, более того, выбранное с несвойственной его обладателю небрежностью. Все очень просто: у Веры, моего секретаря, на столе стоит перелистываемый календарь с самыми красивыми островами мира, а в августе, когда Багама впервые переступил порог моего офиса, на фотографии был «рай на земле» – Багамские острова. Нет, это не совпадение – только не в случае с Багамой. Смею предположить, если бы Багама начал ходить ко мне раньше, скажем, в июне, мне бы, вероятно, пришлось звать его Кокоа или, чего хуже, Мюстик. Так или иначе, последнее больше подходит для дружелюбного, пускающего слюни в хозяйскую подушку английского бульдога, чем для жутковатого Багамы.
Когда я увидела Багаму, первой мыслью было: «Работник среднего звена». Он улыбнулся, я улыбнулась в ответ. Так случилось, что это была моя первая и последняя искренняя улыбка в его адрес.
В «Чтеце» написано: клиентам «Реньи» гарантируется конфиденциальность предоставляемых ими воспоминаний для анализа. Поэтому сразу оговорюсь – вы держите в руках не путеводитель по чужим воспоминаниям. Но Багама… дело в том, что он не был работником среднего звена. Помнится, в тот первый раз, лежа на софе, он все говорил, говорил, говорил, а я буквально чувствовала, как мои синаптические связи накрываются медным тазом.
Веди себя естественно, без излишнего напряжения, два раза в неделю протягивай рыдающему наемному убийце коробку с бумажными носовыми платками, отмежевывайся от личностных реакций. Обычное дело, видите?
После одного из сеансов Багама оставил мне свою визитку. Я спросила зачем. Багама ничего не ответил – просто улыбнулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. А я, ослепленная его улыбкой, будто олень светом фар, нащупала в ящике стола визитницу и вложила визитку в свободное отделение.
И вот, до недавнего времени я была больше, чем полностью уверена, что мне не придется звонить по этому номеру. Ладно, ладно, если так рассуждать, я могу смело опустошать свою толстушку-визитницу.
На визитке не было ничего, кроме телефона. Я набрала номер и принялась ждать.
Бормотал кондиционер, тикали часы, деловой центр Зеро воинственно гудел за стеклопакетами.
Трубку подняли на четвертом гудке.
– Алло.
– Багама? Здравствуйте, это…
– А, госпожа Реньи! Рад вас слышать. Как ваши дела?
Мои глаза расширились. Он сказал, что рад меня слышать?
– Чудесно, спасибо.
– Чудесно, – повторил Багама. – Приятно знать.
Терпеть не могу неловкие паузы в телефонных разговорах, а сейчас повисла именно такая пауза. Багама терпеливо ждал, пока я соберусь с мыслями, не пытался заполнить молчание шаблонными фразами, просто ждал. Действительно чудесно.
Я переложила трубку в другую руку.
– Багама?
– Слушаю вас предельно внимательно, госпожа Реньи.
– Надеюсь, это не слишком поздний звонок.
– Смотря для чего.
Мне не понравилось, как он это произнес.
– Простите?
– Поздний. Глядя для чего. Да бросьте, госпожа Реньи, ручаюсь, вы позвонили не для того, чтобы сообщить об изменениях в графике наших с вами встреч – этим занимается ваш регистратор. Кстати, как она поживает?
– С Верой все в полном порядке.
– В отличие от вас.
Кроме бормотания кондиционера и тиканья часов никаких звуков, и в этой псевдотишине я буквально слышала расползающуюся по лицу Багамы ухмылку.
– Я не должна была звонить вам.
– Не кладите трубку. Харизма? Вы слышите меня?
Возможно, сыграло роль то, что он назвал меня по имени, или же тот факт, что «не кладите трубку» прозвучало вовсе не как просьба, а как приказ. В любом случае, я не положила трубку.
– Да, слышу.
– Выкладывайте.
Я сделала глубокий вдох и на выдохе выпалила:
– Черная иномарка с тонированными стеклами. Я замечаю ее везде, куда бы ни шла. Позавчера, когда я возвращалась домой, она была припаркована рядом с моим подъездом. Но стоило мне приблизиться, как она сорвалась с места и укатила. Не стану утверждать, что мне шибко нравится все это.
Повисла еще одна пауза, дольше предыдущей, однако на этот раз не я должна была заполнить ее. Моя очередь ждать. С этим проблем нет.
– У вас есть предположения, кто это может быть? – спросил Багама все тем же спокойным голосом, но теперь что-то появилось за этим спокойствием. Что-то, что не на шутку озадачило меня.
Я подумала пару секунд, решительно мотнула головой, ответила:
– Нет.
– Очень хорошо.
– Не вижу ничего хорошего.
– Очень хорошо, – повторил Багама, – что позвонили мне. Полагаю, небольшая страховка вам не помешает. Вы же знаете, госпожа Реньи, у нас с вами много секретов. Много пыльных скелетов вытащено из шкафа. И лучше бы вам беречь их как зеницу ока. Иное положение вещей расстроит меня.
Я опешила:
– Вы что, подумали, будто я звоню в расчете получить услуга за услугу, иначе сдам вас?
– Я этого не говорил, но в свою очередь настоятельно не рекомендую делать вещи, которые пошатнули бы наши с вами доверительные отношения.
– Багама, – сказала я, – это угроза?
Я буквально видела, как на его невыразительном лице прорисовывается удивление и невинность. Один из узоров, всего-навсего. Багама – великолепный архитектор гримас своего лица. Пожалуй, это и пугало меня больше всего. Да, все верно: меня вгоняло в ужас не то, о чем он мне рассказывал, а его поразительная способность сооружать на своем лице столь привычные всем нормальным людям узоры: узор сочувствия, радости, невинности. Я ни с кем не могла сравнить Багаму, потому что прежде не знала таких, как он. Вероятно, душевнобольные тоже имеют где-то внутри себя переключатель, заменяющий одно выражение лица на другое, как калейдоскоп. Багама не был душевнобольным, он и больным-то не был. По правде говоря, с ним все было в полном порядке, конечно, за исключением его рода деятельности. Но кто нынче может похвастаться хорошей работой?