Хоккей – игра не для трусливых.
Его часто сравнивали с кометой, промчавшейся по спортивному небосклону.
Его называли хоккейным Пушкиным.
Его обожали зрители, уважали друзья и соперники и оплакивал весь мир…
В 70-е годы его имя было известно всему Советскому Союзу… Lа что там Советскому Союзу – всему миру! В серии игр СССР – Канада оно прогремело так, что заставило дрогнуть прежде непобедимых канадских профессионалов.
Ему предлагали миллионы, чтобы он уехал играть в Америку.
И при всем этом он даже не считал себя звездой… Он всегда говорил о хоккее, о тренерах, о друзьях, о болельщиках, но почти никогда о себе.
Легендарный № 17. Человек, имя которого будут помнить, пока жив хоккей.
Обычные-необычные родители
Хоккей – моя стихия, счастливое увлечение; эта искрометная темпераментная игра неиссякаема, как неиссякаема в человеке жажда соперничества и самоутверждения. Шайба снова в игре, снова вскипают страсти, снова скорости кажутся уже неподвластными хоккеистам, снова летит на тебя защитник, и ты знаешь, что уступить ему не имеешь права: ведь «трус не играет в хоккей». И игра эта торжествует, живет, влечет миллионы мальчишек, мечтающих встать рядом с нами, прийти к нам на смену.
Валерий Харламов родился в Москве в ночь с 13 на 14 января 1948 года.
Но прежде чем начинать рассказ о нем, обязательно надо вспомнить его родителей, которые не только вырастили сына-чемпиона, но и сами по себе были людьми неординарными.
Отец Валерия, Борис Сергеевич Харламов, был слесарем-испытателем на московском заводе «Коммунар», куда пришел в возрасте четырнадцати лет. Что поделать, на дворе был 1941 год, к станку становились дети и младше него. Происходил он из старой рабочей семьи, переехавшей в Москву из Коломны, держал голубей, гонял на мотоцикле, любил спорт и даже играл за заводскую сборную в хоккей с мячом.
Однажды на танцах в клубе завода «Коммунар» Борис встретил стройную смуглую девушку, работавшую токарем-револьверщицей. Пригласил ее на танец, потом на свидание, а через год они поженились, и у них родился сын, Валерий.
Романтично, но банально? Как бы не так! Ведь смуглая красавица была испанкой, а если точнее – басконкой из города Бильбао. Звали ее Кармен Ориве Абад, а друзья называли Бегонией. В июле 1937 года ее в числе сотен других испанских детей отправили в Советский Союз, чтобы спасти от ужасов гражданской войны, в которой ее родители, испанские коммунисты, сражались с фашистским режимом Франко.
Дмитрий Рыжков, обозреватель газеты «Советский спорт»
Ориве Аббад Хермане – таково полное имя матери Валерия, но она просит называть ее Бегония. Так звали ее в Испании, откуда она девочкой была привезена в Советский Союз в конце тридцатых годов, когда на Пиренейском полуострове после мятежа генерала Франко вспыхнула гражданская война.
Она и сейчас пряма – без всяких полутонов и компромиссов – в своих суждениях. И, разговаривая с ней, понимаешь, почему Валерий Харламов был именно таким, каким он был.
«Сынок, разве ты не видишь, что женщине тяжело нести сумку?! Помоги ей…» – не отсюда ли начиналось то постоянное стремление Валерия помочь каждому – другу, партнеру, просто человеку, встретившемуся на его жизненном пути – нести его ношу. Особенно если она, эта ноша, была тяжелой.
«Валера, Таня, вот все деньги, что есть в доме. На две пары ботинок не хватит. Решайте, кому из вас ботинки нужнее…» Ответ радовал ее материнское сердце. Сын отвечал: «Конечно, Тане! Она – девочка. Должна быть красивой…» Дочь возражала: «Конечно, Валерке! У него от футбола ботинки совсем развалились. А я еще в старых могу походить…»
Взрослели дети, серьезнее становились проблемы. И уже сами дети начинали разговор с матерью. «Мам, я после школы пойду работать – пусть Валерка учится и играет в хоккей», – говорила дочь. «Нет, – возражал сын. – Деньги в дом должен приносить мужчина. Работать пойду я, а Татьяна пусть продолжает учиться…» И семейный совет решал…
Иной читатель скажет: а какая связь между покупкой ботинок и блестящими выступлениями Валерия Харламова на хоккейных площадках? Вот если бы мать так или иначе помогала сыну стать хоккеистом, это было бы к месту…
Нет, не помогала – так, как требует прямолинейный читатель – сыну. Более того, отец, Борис Сергеевич, и сын ходили на занятия в детскую хоккейную школу ЦСКА тайком от матери – у сына в детстве пошаливало сердце. А когда через год узнала об этом, у нее самой стало плохо с сердцем. Кстати, врачи к тому времени признали Валерия абсолютно здоровым.
Не стала мать и постоянной болельщицей Валерия, если под этим понимать постоянное место на трибуне, в котором бы ей, матери Харламова, конечно бы, никто не отказал. Она бывала на хоккее очень редко – лишь тогда, когда вопрос о победе в чемпионате ли страны, в международном ли турнире уже не стоял. В остальных случаях мать предпочитала следить за сыном сидя у телевизора, может быть, потому, что помнила, каким курьезом обернулось ее первое посещение матча с участием Валерия.
– Играли они, – рассказывает Бегония, – на открытой площадке. Вокруг бортов такие снежные валы, а на них люди стоят, смотрят. Взобралась туда и я. Вдруг вижу несколько игроков столкнулись и упали. Потом все поднялись, а Валера лежит. Перенести это я не могла. Перелезла через борт и – к этому человеку со свистком: «Судья, куда вы смотрите?! Ребенок лежит…» Остальное можете представить себе сами. Вот с тех пор я на хоккей почти и не ходила…
Опять «не к месту» получается – мать, как видите, почти и не ходила на хоккей. Однако разве можно втиснуть жизнь в схему? Разве можно поставить разделительную черту между чисто хоккейными достоинствами Валерия Харламова и тем, что он с детства не мог безучастно смотреть на женщину или пожилого человека, несущего тяжесть?
Спорт – своеобразная сфера человеческой деятельности. Наблюдая, скажем, за работой слесаря, не сразу определишь – добрый человек этот слесарь или злой, честный он или лживый. Спорт же человека словно рентгеном просвечивает – на площадке не скроешь ни достоинств, ни недостатков. И уж коли не только партнеры, но и соперники – постоянные и желанные гости в доме, это говорит о многом. А в доме Харламовых кто только не бывал – и динамовцы, и спартаковцы, и, само собой разумеется, цеэсковцы. И многие из них обращались к Бегонии коротко и выразительно: «мать».
В атмосфере такой семьи талант, если он есть, не мог не найти выражения. А Валерий был талантлив. Талантлив, как художник, – в широком смысле этого слова.
Но вскоре, как известно, на нашу страну тоже обрушилась война, и в 1942 году Бегония пошла на завод, чтобы помочь своей новой родине. Сначала она работала в Саратове, потом в Тбилиси, а в конце войны ее перевели в Москву, на тот же «Коммунар», где работал Борис Харламов. Но завод был большой, так что познакомились они лишь спустя пару лет на танцах в заводском клубе.
