Весёлое апрельское солнце проникает сквозь намытые до блеска стёкла окон, отражается в огромном медном самоваре, а оттуда бьёт прямо по глазам. Любочка невольно жмурится, отводя взгляд в сторону – хорошо она начистила самовар! В него теперь, как в зеркало, смотреться можно, только лицо смешно расплывается на его пузатых боках. Мать послала её в чистый четверг на помощь бабушке Анфисе, и уж внучка расстаралась, от всей души оттёрла самовар золой. Она и полы с песком пошоркала1, и старый деревянный стол с лавками острым ножом отскребла, и накрахмаленные задергушки тяжёлым чугунным утюгом, наполненным горячими углями, старательно погладила. И вот смотрит она сегодня на плоды своего труда и радуется – хорошо они с бабушкой к Пасхе подготовились! В избе светло, тепло и пахнет куличами. На полу белеют постиранные половики, горка сундуков накрыта изящной кружевной салфеткой, связанной её тётушками Марусей и Нюрой ещё в пору их девичества. Любаша стелет на стол отороченную тонким кружевом скатерть, которую когда-то давно дед Прохор привёз из Ирбита, с ярмарки. Анфиса достаёт её только по большим праздникам, а сегодня именно такой. Она велит девице вынуть из старого сундука фарфоровый сервиз, чтоб уж всё было честь по чести.
– И чего бы я без тебя делала, Любушка? Помощница ты моя! – Анфиса ласково потрепала внучку по плечу. – Одной-то мне ни за что бы не управиться!
Любушка зарделась от похвалы. Она знает, ради кого старается! Сегодня специально пришла пораньше, чтобы помочь бабушке стол накрыть. Скоро вся семья соберётся в этой избе, вернее, половина семьи. Так уж получилось, что дочери Анфисы далеко живут, в самом аж Екатеринбурге, а здесь, в заводском посёлке, остались только сыновья. Старший, Иван, Любушкин отчим, тут же, на этом подворье живёт, только в отдельной избе, а младший, Василий – по другую сторону реки, в самом центре посёлка, в богатом двухэтажном доме. Любаша была там однажды, когда первенец у молодых народился, ходила в гости вместе со своими родителями. Красиво у них, мебель диковинная, никаких лавок, стулья с чудными изогнутыми спинками у стола стоят, а вместо сундуков – комоды да буфеты всякие. Она и названия-то эти не сразу запомнила. В общем, не дом, а настоящий дворец. Дед-то Василков дворянских кровей оказался, уж он расстарался для единственного внука. Правда, взрослые Любушке не рассказывают, что там за история вышла, как это Василко стал вдруг отчимовым братом, если у него своя дворянская родня имеется.
Любушка и сама-то в этой семье чужая, ну, это если по крови считать, а на самом-то деле её все любят, как родную, никто слова худого не скажет. Но она не забывает, что в ней течёт цыганская кровь, отца своего помнит, черноволосого красавца Гожо. Вообще, у неё какие-то очень смутные детские воспоминания, они чаще связаны с дорогой, с переездами и с матушкой, которая украдкой вытирает слёзы. А ещё она помнит много-много воды, причём, солёной на вкус. Матушка говорит, что это море. Когда-то они жили на берегу этого самого моря в ветхой избушке, и это осталось в памяти. Любаша вспоминает огромные волны, которые с шумом перекатывались, набегая на берег. Иногда они ей снятся, и долго потом она томится каким-то непонятным желанием. Ей хочется вернуться к этим волнам, пройтись по берегу босиком, чтоб вода игриво облизывала её ноги и возвращалась обратно. Всё это было с ней, но в очень далёком прошлом, больше похожем на сон, чем на явь.
А потом в её жизни появились дед Савелий и бабушка Наталья. Любушка помнит, как плакали оба, когда они с матушкой приехали сюда. Ей сразу понравилось жить в их большом и светлом доме. А потом они пошли к Беловым знакомиться с сестрёнкой Асей, она в ту пору была ещё совсем малышкой, даже ходить не умела. Тогда же Любаша познакомилась и с дедом Прохором, и бабушкой Анфисой, и с тёткой Марусей. Но ярче всех ей запомнился Василко. Это сейчас он для всех Василий Прохорович, а для неё так и остался Василком. Так уж получилось, что день, когда Любушка впервые перешагнула порог старой беловской избы, запомнился ей навсегда. Василке тогда уже годов тринадцать было, а ей всего-то пять. Но как он на неё смотрел! Она это заметила, только виду не подала. На ней в тот день было её любимое пышное платьице цвета первой зелени и капор, из-под которого выбивались непослушные чёрные локоны. Сейчас-то она понимает, что он привык видеть девочек в льняных сарафанах да в платках и был поражён не ею, а её нарядом, но тогда-то она не знала, и ей это даже понравилось.
А уж когда Любушкина матушка за Ивана замуж вышла, они с Василком и вовсе подружились. Он всячески опекал юную подружку, играл с ней в прятки да жмурки, на качуле качал, и она была счастлива. Вон какой у неё друг – взрослый да красивый! Светлые пушистые локоны и васильковые глаза. Тогда она решила, что именно за цвет глаз его Василком и назвали. Но недолго её счастье длилось, отправили парня на чужбину учиться, и редко он потом домой наведывался. А уж как она скучала без него! Долгих четыре года ждала каждого его приезда и всякий раз бесконечно радовалась своему дружку. Он рассказывал ей про горное училище, про екатеринбургскую жизнь, про приятеля своего Стёпку. Вот уж кому сызмальства судьба непростая выпала! Любушка ловила каждое слово Василки и была бесконечно счастлива. А потом вдруг дед его выискался, народно-родной, и уехал парень с ним аж в саму столицу. Как тогда девица огорчилась, думала – не вернётся он больше в родной посёлок. А он вернулся! Вот было ей радости! Солидный такой, учёный! В форме горного служащего ходил. Красавец! Только грустный почему-то. С ней больше не играл, но при встрече всегда по-доброму улыбался. И так ей было тепло от его улыбок, так радостно, что наконец-то он здесь, рядом. На заводе он работал, важный такой. И Любушка им гордилась. Дедушка Савелий всегда говорил, что он толковый парень. А дед знает, что говорит, он и сам учёный! Шихтмейстером главным на заводе был, пока совсем не расхворался.
И поверилось тогда Любушке, что Василко теперь всегда будет рядом, что однажды он заглянет в очи её чёрные и увидит в них то, что она от всех скрывает. И перестанет он кручиниться, и снова повеселеет, а уж она обязательно сделает его счастливым. Ещё всего-то каких-нибудь два-три годочка подождать, пока невеста подрастёт, и можно сватов засылать. Да чего там засылать! Они ж на одном дворе живут, и всё у них непременно сладится. Девица носила в себе эту тайную надежду и никому о ней не сказывала. И надо же было такому случиться, что Василко вдруг невесту привёз из Екатеринбурга, Елизавету. Красавицу! Скромницу! Вот уж полоснул ножом, да прямо по сердцу! Горько она плакала, укрывшись от всех в амбаре, когда молодые к венцу поехали. А потом слёзы вытерла и твёрдо сказала себе, что придёт ещё её время. Она подождёт. Она так просто не отступит! Вот по сей день и ждёт. А чего ждёт-то? Всё справно у Василки в семье: жена-красавица, сынок подрастает, в честь прапрадеда дворянского Филимоном названный, чтоб Ивана Филимоныча порадовать. Сам-то дед Василков, сказывают, тоже женился, только деток ему больше Господь не даёт, так он и радуется, что правнук у него теперь есть.
