"Голова не может так болеть",– подумал Долгорукий, и был прав, потому что болела рука. Оставалось последнее средство, гомеопатия. Выдохнув, он смачно отхлебнул кальвадос из фляжки и бодрой походкой направился в зал, где его уже давно дожидались трое.
"Здравствуйте, господа!", – поприветствовал он сидящего Шувалова и стоящую Голикову. Вдруг увидел своё отражение в огромном, до потолка, зеркале, с интересом осмотрел себя с головы до ног, видимо, остался доволен собой, и далее, после паузы продолжил: -“Я немного поиздержался… не могли бы вы ссудить мне в долг… денег?”
Неожиданно для себя, Голикова закричала голосом падшей женщины: "Комиссар, это он! Этот человек забрался к нам с улицы неделю назад, заперся в покоях Великого Князя и с тех пор ни разу не выходил в туалет!"
На такие филиппики Долгорукий даже не собирался отвечать. Он направился в сад, вооружённый Брегетом. Это не помешало комиссару ударить его дубинкой и выбросить в ближайший мусорный бак. На изуродованном лице Долгорукого шевелились только губы, они шептали «Отнюдь…». Голикова всё не унималась и орала, аргументируя свое поведение страхом перед революцией. В свою очередь, Шувалов пытался аккомпанировать ей на банджо.
Так они ни к чему конкретному и не пришли, но выступили на славу, и три струны на банджо порвали. Комиссар долго спорил с ними, кто в этой ситуации самый виноватый. Тянули жребий и играли в преферанс. В итоге Голикова проигралась и её забрали в тюрьму.
Лев Николаевич прятался от полуденного зноя в мусорном баке и невольно наблюдал всё вышеописанное. Он не шевелился и ничем не выдал себя, когда к нему подбросили Долгорукого. Не стал плакать, когда Голикову посадили в тюремный тарантас. Но когда граф Шувалов бросил в бак почти целую банджо, граф Толстой решил, что с него хватит. Он отпустил бороду и пошёл по Руси восвояси.
Не многие могут рассказать об этом чудесном человеке. Не многие знают, чем отмечен этот человек. Но все точно знают, что зовут его Николай. Для краткости повествования будем называть его просто Николай. Несмотря на то, что он был чудесным, в делах семейных у него не ладилось. Как только соберётся он предложение своей избраннице делать, так найти её не может. И в шкафу поищет, и под диваном, и в окно посмотрит – нигде нет. А как найдет, так начнёт невеста плакать. А потом смеяться. А потом умирает быстро, чтобы женой не стать. И так каждый раз. Не любил он за это женщин, но жениться очень хотел.
Как-то раз, Николай, сильно устал от своего одиночества, и решил прилечь отдохнуть на пару минут. В итоге уснул и проснулся в гробу. Долго он не мог понять, что происходит, а как понял – сильно расстроился. Не так часто он просыпался в гробу, чтобы привыкнуть к этому.
В гробу было очень неудобно, доски были жесткими, а гвозди всё время царапались. После недели, проведенной вне дома, Николай был уже не таким, как раньше. Волосы грязные, под глазами мешки появились, теперь уж точно жены ему не найти. "Наверное, так и умирают", – подумал он, но вспомнил всех своих бывших мертвых невест и обрадовался, что не так.
Вдруг, из ниоткуда появилась фея*. Фея огляделась с выражением снисходительной брезгливости и заговорила: "Ты, Николай, такой чудесный, что я решила тебе помочь! Проси у меня чего хочешь!". Николай обрадовался, ему давно хотелось мушкет как у кузена, но вспомнив о том, что он лежит грязный в гробу и врядли сможет стрелять с пятнадцати саженей, решил заказать себе жену. Фея не заметила подвоха и выполнила желание заказчика. После этого, оставив новобрачных вдвоем, тут же испарилась.
После знакомства, помолвки и свадьбы, Николай и его жена, Голштейн-Готторпская, жили себе припеваючи. Хотели уже и детей заводить, но на второй день знакомства умерли в один день, потому что еды у них не было.
Несмотря на то, что Николай был чудесным супругом, умер он как обычный человек. Только хоронить его не пришлось. А люди так и не узнали о его счастье. И всё так же называли чудесным. Хотя даже не представляли себе, почему.
* Фея – это сказочный персонаж. Если не знаете, кто такая фея, объясню. Это как демон Максвелла, только в отличие от него, фея делает что хочет.
Был обычный серый питерский вечер. Степан Степанович сидел с прекрасным настроением в кресле в большой гостиной. Он был правшой, хотя рук у него не было. По крайней мере, так ему говорил его отчим. Возможно, он думал, что это передается по наследству. Тем не менее, с тех пор все называли его правшой. Беды ничто не предвещало.
Тут прозвучал стук в дверь. Тук-тук-тук-тук. Степан Степанович не привык открывать дверь после четырех стуков, поэтому не торопясь, он сухо спросил: -"Кто там?".
Вместо ответа прозвучало "тук-тук-тук". Это заметно упрощало задачу. Надев вставную челюсть и повернув ключ по часовой стрелке, он приоткрыл дверь на длину цепочки. На лестничной площадке, прямо перед ним стоял карлик с ножом в руке. Степан Степанович решил на всякий случай не впускать его на порог. Правша вспоминал, где же он мог видеть прежде этого молодого человека в зелёном сюртуке.
Разговор ни к чему не привел, так как оба молчали. Никто не хотел начинать говорить первым, оба боялись показаться навязчивыми. Наконец карлик не выдержал и начал искать у себя что-то во внутреннем кармане сюртука. Степан Степанович, не отрываясь, наблюдал за ним через приоткрытую дверь.
Как и следовало ожидать, низкорослый гость достал оттуда еще один нож. Теперь стало неуютно обоим. Степан Степанович, попытавшись казаться гостеприимным, широко распахнул дверь и сказал:
–"Ну что же вы всё не заходите… проходите, я не причиню вам никакого вреда!". Карлик зашел только после того, как убедился в безопасности. Дверь действительно была открыта, как и говорил Степан Степанович. Правша врал только в редких случаях, но этот случай таковым не был.
Повешав свой сюртук на спинку стула и разложив ножи на столе, карлик сел в кресло Степана Степановича. Как он смог снять сюртук, не выпуская ножей из рук, осталось загадкой для Степана Степановича. Карлик вел себя как дома, хотя никто ему этого не разрешал. -"Моя проблема в том, что я очень люблю ножи" – сказал он. Тем самым разговор не заладился с самого начала. Степан Степанович очень не любил вникать в проблемы людей. Вот и сейчас он пропустил сказанное мимо ушей.
–"Их красивая форма привлекала меня с самого рождения, увидев скальпель в руках акушера, я попытался его отнять, но не смог, так как у меня на тот момент были очень короткие руки." – продолжал карлик. После этого он взял один из ножей и начал очень пристально его рассматривать. Степан Степанович предупредил его, чтобы тот был осторожнее. Но карлик, как назло, начал держать нож еще опаснее. В конце концов посетитель воткнул нож себе в шею. Кровь начала течь на пол, но не брызгами, а аккуратной струёй. Карлик сидел в недоумении и постепенно умирал.
