Я окончил первый курс института. Лето подходило к концу. Стояла середина августа. Мой болтливый язык превратил многочисленные круги моего общения в два синих круга под глазами. Большинство друзей и знакомых от меня отвернулось. И даже девушка, с которой мы так хорошо проводили время в Москве, больше не желала со мной общаться. Последнее упущение гложило меня больше остальных.
К счастью, в моем родном Обнинске оставались друзья «на периферии». Они не входили не в один из кругов моего общения, хотя, если углубляться в систематизацию, их можно отнести к одному отдельному кругу, к которому относятся и близкие родственники. Они не были моими сверстниками. Старшие наставники, что ли. В их обществе я был не полноценным участником, а каким-то сторонним наблюдателем. Они – экран в кинотеатре, я – зритель.
Это вгоняло меня в такую тоску, что порой мой рацион был скуднее рациона узника Освенцима. И не только к пище я потерял аппетит, но и к жизни в целом. Однако же появился человек, пробудивший во мне животный голод.
После промозглых серых дней, которые впрочем сильно меня не сковывали, наступило тепло. Не то, чтобы я сильно рвался гулять (я итак жил долгое время на даче в уединении), просто отсутствие общения со сверстниками начало постепенно сказываться на психическом здоровье. Мне стал совершенно безразличен мой внешний вид и отношение окружающих ко мне. Единственное, что меня тревожило, – это разочарованные глаза матери. Когда она видела меня в нетрезвом состоянии, плотины её глазных водохранилищ трещали по швам, но она держала себя мужественно. К тому же она не могла понять природу моего эмоционального состояния, что также заставляло её унывать. Она испытывала то чувство, когда понимаешь, что хочешь и можешь помочь, но не знаешь, чем. Чувство беспомощности. Я бы дал ей возможность меня вытащить, но я сам не мог до конца
понять, в чём дело. Новость о том, что я иду гулять со старым одноклассником, её сильно ободрила.
Игоря я не видел, наверное, с зимы. Тем для общения накопилось огромное множество. Раньше мы были с ним не разлей вода. Но вода всё-таки разлила. Целые две реки в поперечнике отделяли нас друг от друга. Ока и Протва. Простыми словами, двести километров. Я не помнил, почему мы долгое время не могли встретится летом, ведь мы оба пребывали в родном городе.
Мы, отдавая дань традициям, отправились на прогулку накинув на спины по гитаре.
Он зашёл за мной ко мне домой. Я, как всегда, не был готов. Попросил друга войти, не проявив особой радости от встречи. Игорь прошёл в комнату, как смущённый чем-то хозяин, уселся в кресло и стал теребить шнур от зарядки моего телефона. Когда я ушёл в уборную, мама засеменила в мою комнату.
– Здравствуйте, – послышался глухой голос Игоря.
– Ну, как учеба? Рассказывай. Привет, – ответила мама. Любила она здороваться задним числом.
– Ой, да вроде нормально. Я же старостой заделался. Наша прошлая староста в марте в больницу попала. Так вот мне теперича всякие привилегии организовывают. По сути учусь всё так же, но оценочки завышают на бал-два. Ну, дак харизматишный юноша. Молодые преподши так и тают.
Игорь произносил слова с такой глупой деревенской интонацией, что я ненароком стал улыбаться, согретый чувством приятной ностальгии. Такую манеру общения мы с ним выработали вместе. Он, кстати, ещё не разогнался. Обычно, когда мы говорим друг с другом на своём языке, никто из окружающих нас не понимает. Маме его придуривания нравились. Она искренне смеялась.
– Ну а с девочкой-то все хорошо? Вы ее хоть навещаете?
– Тёть Роз, я только все эти сходки организовываю. К этой миледи я заявляться не хочу. Она же ненавидит меня всем своим куриным сердцем. Думает, что я её подсидел. Нет, мы с ребятами по пьяне как-то занимались спиритизмом, Владос подтвердит…
– Э, ты что трындишь! – завопил я, окончательно отвлекшись от своего физиологического акта. Комната залилась смехом.
– Да ладно, шучу. Влада не было. Он в нашу «дыру» соваться не хочет. Ты же у нас не какой-то замкадыш! – адресовал он мне последние слова. И тут я вспомнил, почему мы с ним не виделись так долго. Верно, его расстроило моё предвзятое отношение к месту его обучения.
– Ну я теперь не только замкадышом буду! Заполярщиком стану. В армию пойду. Учеба поперек горла! Так что я в твою Калугу теперь хоть каждые выходные, пока не загребут!
– Так, а ну кончай дурью маяться! – крикнула мама и пошла на кухню продолжать заниматься бытовыми делами. Проходя возле туалета, она дважды стукнула ладонью по двери, поторапливая меня.
После моих недолгих блужданий по комнате и поисков кепки мы вышли из дома. Мама, стоя одной ногой в квартире, а другой – в подъезде, крестила меня, быстро спускающегося по лестнице и прячущего глаза от стыда, вызванного архаичной набожностью собственной матери.
– Ну как там твоя леди Ди? – начал я разговор, выйдя на улицу.
– Ой, братан, мы же развод произвели. Всё. Я ей айпод воротил и футболку с халком. Бабистика локти кусает теперича.
– Зачем? Что она сделала-то?
– Ты поздно как-то спохватился. Я уж с мая без мадам жизнь живу. Честно говоря, не помню, что конкретно случилось.
– Жесть конечно. А айпод зачем отдал? Это же типа подарок.
– А чтобы рассчитаться окончательно. Ну вообще, я думал, она мне медведя воротит. Ну, моему примеру последует. Нифига. Безнравственный народ – эти женщины.
– У вас обостренное чувство справедливости, сир. Мир не так чист, как хрусталики ваших наивных глаз.
Мы шли по аллее в сторону нашего любимого бара. Любимым он был потому, что о нём практически никто не знал. И на нашу любовь к нему, я уверен, повлияли обстоятельства нашего первого визита туда. Думаю, мы просто отождествили бар с той прекрасной порой нашей жизни.
Находится он за Белкинскими прудами, в коттеджном поселке. Место пыльное, сухое и невероятно сильно контрастирующее с прибрежной зоной у прудов. Если окружение прудов, диаметром метров в двести, обросло частоколом хвойных деревьев, то процентное количество влаги на дороге, около которой стоял бар, стремилось к нулю. Создавалось ощущение, что на этой дороге вещество может существовать лишь в двух агрегатных состояниях. В твёрдом и газообразном. Жидкое в такую жару моментально превращается в газообразное. Хотя, стоит справедливо заметить, что в особую жару дорожное полотно начинало постепенно покрываться рельефом, повторяющим узоры протекторов шин проезжающих машин. Выходит, что всё же в жидком состоянии вещество на этой дороге существовать может, но это не отменяет того факта, что микроклимат этой дорожной артерии имел много общего с климатом северо-восточной Африки.
