Я привыкла к холоду. Привыкла выживать и в целом не требовать многого. Для справки: я совершенно не привередливая. Но когда в июле месяце в забытом богом пригороде идет снег? То прошу меня простить, я становлюсь агрессивной сукой. И мне за это не стыдно. Ни капли. Ладно, может быть чуть-чуть.
Таксист, который выбросил меня на этой обочине, абсолютно не виноват, что погоде нужно к психологу. А еще лучше к психиатру.
В салоне этого допотопного автомобиля пахло хуже, чем на рыбной фабрике, хотя уверена, что лосось или любая другая рыбешка в свои лучшие дни источает более благородной аромат.
Да, у меня вырвалось совсем не интеллигентное: «Тут что, кто-то сдох?». Да, я наорала на него за то, что мне пришлось ждать его целую вечность под снегом в долбаном июле. Да, я морщилась и фыркала всю дорогу. И да, я не знала, что в этой глухомани не слышали о банковских картах и безналичной оплате. Поэтому единственное, что я могла предложить этому милому, вонючему мужчине – мое недовольство и фантик от жвачки. Он все еще пах бабл-гамом, поэтому таксист мог бы использовать его в качестве ароматизатора.
Из меня вырывается рычание вперемешку со стоном, пока я продолжаю тащить огромный чемодан и идти в своих босоножках на шпильке по гравию. Под проклятыми небесами, с которых валит снег. В июле.
Еще одно рычание.
Я ненавижу эту жизнь. Ненавижу эти босоножки. И ненавижу июль.
Гудок автомобиля, грохочущий за спиной, вырывает из меня визг. Я отскакиваю от края дороги, чуть не оступаюсь и не сваливаюсь в кювет. Почему так громко?
Я оборачиваюсь, и в этот же момент мимо меня проносится пожарная машина. Она начищена до блеска и ослепляет ярко-красным цветом, который можно считать очень трендовым, по мнению Pantone.
Я уже хочу показать средний палец вслед автомобилю, но останавливаюсь, потому что он резко тормозит, а затем дает задний ход.
Не проходит и пяти секунд, как огромная красная штуковина оказывается около меня. Я запрокидываю голову, ощущая себя муравьем в большом городе.
Неожиданно прямо передо мной открывается пассажирская дверь, но с таким же успехом ее можно было назвать вратами рая, потому что четыре мужчины с того самого австралийского календаря смотрят на меня своими добрыми глазами, приподняв брови.
Взгляд мечется между их широкими плечами, упакованными в форму. И, мамочки, кто бы знал, что мои щеки начнут гореть в снежном июле при взгляде на пожарных, вымазанных в саже.
Я переминаюсь с ноги на ногу, и неожиданно каблук попадает на маленький камушек, заставляя меня оступиться. В эту же секунду крепкая рука подхватывает меня под локоть и удерживает в вертикальном положении. Боже, не прошло и секунды. Как он успел так быстро оказаться рядом со мной?
– Осторожнее, леди, – меня окутывает приятный бархатный голос.
Я поднимаю голову, смотрю на мужчину, который похож на февраль с австралийского пожарного календаря, а затем на его товарищей: Март, Апрель и Май. Мои глаза скользят вбок, замечая на переднем сиденье машины еще двоих. Июнь и Июль, полагаю.
– Вы потерялись?
– Или вас потеряли? – выкрикивает кто-то из месяцев.
– Я-я-я, – начинаю заикаться, как какая-то школьница. Выпрямив спину и выдернув локоть из хватки красивого мистера Февраля, пробую снова: – Я в порядке. Просто гуляю.
Наступает тишина.
– Под снегом? – спрашивает блондинистый и ухмыляющийся мистер Март.
– В июле! – Я топаю ногой, и проклятая шпилька опять заставляет меня потерять равновесие.
Господи, мне удается танцевать на каблуках с закрытыми глазами. Но именно сегодня, перед кучей мужчин, смотрящих на меня, как на новогоднюю елку в… июле, я шатаюсь как пятилетняя девочка, примеряющая мамины туфли.
Пожарные сдерживают улыбку и продолжают с интересом наблюдать за мной.
– Грузите ее и поехали, у нас нет времени, – рявкает грубый бас с переднего пассажирского сиденья.
Этот голос не такой приятный, как у мистера Февраля. Он скорее жгучий, как раскаленный металл или же колючий, как глыба льда.
Грузите ее. Грузите ее?! Кто я, по его мнению, мешок с картошкой?
– Приказ кэпа – закон, леди, – хмыкает мистер Февраль. Его каштановые волосы уже все усеяны снежинками, поэтому он слегка встряхивает головой, а затем протягивает руку. – Давайте, мы подвезем вас, куда вам нужно. На улице очень холодно, а вы… – Он окидывает меня взглядом.
– Одеты не по погоде! – кричит какой-то месяц из машины.
– Я одета для июля, а не для января, умник, – фыркаю я.
В моей голове ведется мысленная баталия, а рука крепче сжимает ручку чемодана.
Есть ли у меня другие варианты? Кроме того, чтобы идти вдоль обочины с чемоданом и под снегом. Машина, полная пожарных, это не так уж плохо, верно? Черт, я бы сказала, что это очень даже хорошо, если бы это не звучало как сюжет для порно.
Мистер Февраль все еще стоит с протянутой рукой, пока блондинистый мистер Март с грацией кошки спрыгивает с высокой машины и выхватывает чемодан из моих рук.
Я хочу начать возмущаться, но тот самый холодный, но одновременно теплый голос вновь выкрикивает:
– Если вы не посадите свои задницы в машину, то останетесь втроем на этой обочине. Под снегом. В июле. – Он проводит рукой по своим шелковистым черным волосам.
Я не вижу лица мужчины, но, судя по его тону и манерам, оно выглядит как дерьмо.
Набираю полную грудь воздуха, чтобы сказать ему, что этот чертов календарь с пожарными сам образовался у меня на пути, и они могут ехать на все четыре стороны, а если точнее – на двенадцать, но меня опять прерывают.
Мистер Февраль подхватывает меня и, словно с пером в руках, запрыгивает в машину. Он, черт возьми, действительно в нее запрыгивает. Со мной на руках.
Феноменально.
Невероятно.
Восхитительно.
И, походу, очень горячо.
Дыши, Лили.
Это просто мужчины. Ты работаешь с ними на протяжении двадцати лет. Они не должны тебя смущать.
Да, только в моей жизни мужчины могли шикарно уложить свои волосы и сделать со мной поддержку в течение пары секунд, но запрыгнуть в пожарную машину с ловкостью человека-паука? Навряд ли. Так что данный трюк слегка шокирует.
Мы трогаемся с места, и четыре пары глаз не отрываются от моего лица. Я ерзаю между мистером Маем и мистером Февралем. Мистер Март сидит напротив меня с моим розовым чемоданом, а рыжеволосый мистер Апрель подпирает своей огромной рукой щеку, вымазанную в саже и, клянусь, я могу рассмотреть в его глазах сердечки.
