Возможно, мы не такие уж все и «сво…», как нас окрестили в одном из сериалов нашего прославленного телевидения, да будет ему эфир пухом. Во всяком случае ни один из моих собеседников, чьи слова и мысли будут здесь озвучены, никакими такими «сво» себя не считали в прошлом, не считают в настоящем и надеются на такое же мнение о себе других в будущем. Во всяком случае, клиническими. Может быть, с точки зрения прекрасных дам, происходят эпизоды, подобные анекдотическому «кто хочет, но не может – тот импотент, а кто может, но не хочет – тот сволочь», однако это всего лишь иногда, кое-где, порой, к сожалению, местами и в виде редкого исключения. Кстати, сволочью на Руси называли мелкие деревца, сучья и валежник, которые сволакивали, как ненужный и не кондиционный хлам для сожжения…
Восемнадцать лет, прожитых в рабочем общежитии, и столько же лет работы в почти абсолютно скромном и целомудренном, то есть без примеси женского, мужском обществе, даёт автору право считать себя хоть в какой-то, да степени, пусть даже и относительной, знатоком мужских вкусов и пристрастий, и мнений о женщинах. Впрочем, он не претендует на знание, и провозглашение, истин в последней инстанции и на глубочайшую глубину познания психологии обеих полов, тем более женской. Всякий, претендующий на это, – либо безнадёжно самоуверенный тип, либо нахальный враль – женскую психологию не способен до конца постичь никто. Даже сами женщины. В любом случае самый что ни на есть конец окажется где-нибудь глубоко запрятанным или замаскированным. Автор не собирается делиться опытом собственных похождений. Не намерен преподносить сказанное, как несомненную непререкаемость и вообще не будет пытаться встать ни в одну из поз – они бывают очень неприличными…
Не, не, не… А что же да? Да – это, кроме длительного плавания по штилям, зыби и штормам на корабле по имени «Жизнь» в команде, где женщины были очаровательными, но единицами, не нарушавшими мужской гармонии, общение с множеством настоящих мужчин, подлинных девушек и всамделишных женщин, и, наконец, холостая жизнь, простиравшаяся до возраста Иисуса Христа, к моменту распятия его на кресте… При деликатном намёке на предбрачный возраст естественно типично женское: «О—о—о, у этого много чего и кого побывало». Отнюдь. Никак не могу сказать, что много, но и не поскромничаю излишне, что очень уж мало. Что было – то было… Впрочем, настоящему мужчине всегда мало…
Понятие много или мало, в этом отношении, относительно. Для донжуанов и прочих классических ловеласов послужной список в несколько сотен покорённых дам вполне нормален и даже скромен. А у князя Владимира, «Красна солнышка», крестителя Руси, до его личного крещения женщин в интимной собственности, и употреблении, имелось под тысячу, и даже выше, да он ещё и посторонних не упускал, при возможности. Вот это был мужик… Наверное, потому и с крещением поспешил – многовато грешных подвигов получалось: успеть бы покаяться. Окрестившись, грех свой осознал, покаялся и остепенился. Возможно, вовремя – силы мужские не беспредельны. Не исключено, конечно, что он сначала несколько притомился, а уже потом остепенился. Впрочем, последовательность не важна – важен результат.
Холостяки
Наша холостятская братия к подвигам донжуанским, а уж тем более владимирским, не стремилась, практически. Не потянули бы. Кормёжка не та. И «доходы» не те. Да и времени свободного не имелось для занятий с такой прорвой женщин. Работа, сами понимаете, учёба, то, сё… В холостяках последние десять лет свободной жизни в нашем общежитии «квартирного типа» пребывало около тридцати человеко-душ на своих койко-местах. Все – примерно одного возраста. И все – примерно одного общественного статуса: инженеры, технологи, мастера, рабочие. Многие учились в вечерних институтах, многие их уже окончили. Почти все непрочь были когда-нибудь своё лихое холостяцтво оставить позади, как славный, но подзатянувшийся, эпизод. Да как-то всё не получалось. При горестных раздумьях, таковые очень редко, но всё же случались, вспоминали старые добрые русские дворянские обычаи, когда мужчины решались обременить себя брачными узами в возрасте около сорока лет. В свои около тридцати мы ещё не доросли и не дозрели.
Однажды, и когда-то в семидесятые годы прошлого века, «Литературная газета» разразилась серией статей о холостяках. Автором был некто, если не ошибаюсь, Зорин. Кажется, «В»… Но не ручаюсь, да это и не суть важно – не в алфавите дело. Важно то, что холостяки в его сочинениях предавались анафеме. Смысл статей сводился, помнится, к следующему: холостяк – эгоист и даже эгоцентрик, думающий и заботящийся только о себе, любимом, не желающий брать на себя заботу о женщине, семье, детях, обществе, государстве, препятствующий воспроизводству населения и способствующий геноциду оного своей зловредной пассивностью… Злодейства холостяков были неисчислимы. «Сво…» их ещё не называли, в то время избегали резких выражений в печати, но смысл был ясен: «сво» – могут, но не хотят… Тему, естественно, подхватили женщины. Холостякам досталось и с их позиций: несчастные опустившиеся субъекты, не стираны, не бриты, не ухожены, не выглажены и не глажены, не кормлены и ещё какие-то множественные не. Злодеи и «сво…», несмотря на своё жалкое существование, не желающие жениться ради аморальных, низменных, развратных и сомнительных удовольствий. Трусы, боящиеся взять на себя заботу о сирых и несчастных женщинах, и детях как вообще, так и своих, в частности.
Посмеялись, сочинили ответ, напоминающий ответ запорожцев турецкому султану, только без нецензурных оборотов речи и мысли. Отправили в газету и примерно через месяц… получили его обратно, существенно потрёпанным. Должно быть, послание с удовольствием прочитало не малое количество читателей из числа сотрудников редакции. Но опубликовать не решились. Содержание письма не во всём соответствовало их представлениям о советском рае. Вернули его с приложением ответа редакции: к сожалению, мол, опубликовать не сможем, но возвращаем – в виде исключения и правилам вопреки. Что они этим хотели сказать – осталось не известным, но мы могли быть довольны: наше мнение, хоть и всё-таки, хоть и ограниченно, но услышали..
Писали мы вот что. Не пошлый и похотливый эгоизм тормозил наши помыслы о семейном счастье, и их материальное воплощение в жизнь. Собственно, помыслы эти не терзали нас денно и нощно, как мечты о светлом будущем всего холостого человечества. Мы его, светлого будущего то есть, для себя не видели. Его заслоняли более реальные вещи – наши «койко-места» в общежитии. Это был даже не индивидуальный шалаш, рай в котором мы могли бы предложить своим суженым в холодные времена года. Даже однокомнатным шалашом мы не обладали. И в перспективе его не наблюдалось, даже имея в ретроспективе пятнадцатилетний стаж работы на родном заводе в родимом цехе.
