(вместо вступительного слова)
Если бы я был великим писателем, то написал бы длинный-предлинный роман с одиннадцатью различными концовками и издал бы его разноформатными тиражами в одиннадцати маленьких издательствах. Чтобы мои упоротые фанаты до хрипоты спорили, чем же в итоге у меня всё там закончилось. А когда бы мне и это надоело, я бы случайно признался, что концовок на самом деле двенадцать и до того момента, пока мне захочется написать следующий длинный-предлинный роман, наслаждался, как все сбиваются с ног, чтобы найти последнюю.
Но я не великий писатель, я не пишу романов и у меня нет упоротых фанатов, поэтому единственная цель моего творчества – вызывать в вас умеренное отвращение к себе, чтобы впредь вы не захотели общаться со мной.
Обидно осознавать, что боженька создал тебя только для того, чтобы ты оставил после себя потомство и умер, а жизнь после тебя на земле продолжилась? Ну-ну, тони, тони дальше в том, что ты себе придумал.
Так что, если я вас по какой-либо причине сильно бешу, значит, так оно и надо, значит, это я специально, значит, я так и хотел. Поэтому каждый раз, видя мою книгу, вы будете думать: “А ведь кого-то от неё уже тошнит”. Потому что я не шаурма (хотя правильнее было бы сказать “шаверма”), не зарплата, не грузинский коньяк по акции, не жареная пельмешка и не сон до обеда. Я не должен вам нравиться. С моими книгами не живут, с ними бухают, спят, делятся сокровенным, смеются до боли в ребрах, строят планы по захвату мира, а после со успокоившейся душой читают другие, что попроще.
– А может, тебе просто пора повзрослеть? Стать серьёзным, ответственным автором? – спросите меня вы.
– Это ж надо столько гадостей в одну фразу уложить! – отвечу я вам. – Я сам иногда сижу и думаю: и зачем мне всё это сдалось? Но зачем мне тут же отвечает: “Сдалось, сдалось!” Я – селяви! И меня никто не отменял.
«М-да…» – странное слово для начала странного повествования, но лучшего, пожалуй, не сыскать.
День не хотел задаваться с самого утра. Вернее, он воображал из себя невесть что и задаваться начал ещё до рассвета. Трижды меня посещал один и тот же сон под кодовым названием «Всё пропало, я проспал», и трижды его пришествие приходилось на самый сладкий получас, предшествующий звонку ненавистного будильника.
Каждое утро для человека, в молодости носившего шейный платок в огурцы цвета «Кровавая Мэри» – это начало маленькой жизни. Таковы реалии. Сутки – это уже маленькая жизнь. Прошёл возраст домоганий, началась эпоха недомоганий. К сожалению… Дайте-то Боги всех градаций и направлений, чтобы не хуже… Доктора не радуют, дети начинают относиться к тебе скорее со снисхождением, нежели с пониманием, а у кого-то появившиеся внуки так вообще придумывают для тебя новые, странные имена и прозвища. Ишь ты! Толком говорить не научились, зубы ещё не настоящие, а мнят себя уже невесть кем. А тебе уже, к сожалению, недоступно мытьё ног в раковине… Приходится соглашаться.
Но обо всем по порядку, вернёмся к утренним сумеркам, самому странному времени суток. Не знаю как вы, но на звонок «электронного петуха» я последнее время осознанно выбираю самую что ни на есть ненавистную мне и противную мелодию, хотя ещё какой-то год назад всё было с точностью наоборот. На пороге «ягодного» возраста ко мне вдруг пришло осознание: такими манипуляциями я в корне меняю своё отношение к музыке в целом.
Вообще за последнее время ко мне много чего успело понаприходить, даже некая очередная целостная теория о глобальном смысле всего и вся. Согласно ей, у каждого есть свой собственный Мир. Мы долго создаём его, методом проб и ошибок подбираем составляющие, гнездимся-обустраиваем, торгуемся с Ростовщиком, меняя негатив на позитив… И вот когда, на наш взгляд, эта нерукотворность полностью устраивает, мы заказываем тяжёлую дубовую дверь с надёжным замком и связку ключей. Начиная ревностно охранять вход, торжественно вручаем запасные ключи избранным, которые, в свою очередь, тоже могут вручить нам свою связку взамен.
«Модный токарь Моня Токин получил по морде током. Станет пусть тебе уроком, занимайся, Моня, роком», – наконец-то официально ознаменовал начало дня будильник, и понеслась. Кофе частично мимо чашки, душ «то тут, то там», барбераж «и так сойдёт», дверь на оба замка. Ну, здравствуй, город!
Впервые, после неоднократных попыток создания кондоминиума, мой айтрекинг был в режиме «офф-лайн». Метод тыка, пожалуй, не самый лучший способ поиска второй половины. Конечно, девяносто процентов успеха долгих и прочных отношений – это сексуальное желание друг к другу, сводящее обоих с ума. Но заметьте, именно желание, а не его удовлетворение. Меня даже не забавляли упивавшиеся беллетристикой дамы в метро. Самое великое изобретение человечества – это колесо. Если бы не было колёс, то страшно даже представить, куда бы тогда тебе вставляли палки. Я, как бы это ни показалось для утра вздорным, мыслил мысли. Они выбрали себе черлидершу и, вопреки самой сути этого направления, по-русски водили хоровод вокруг неё. Начинаю стареть…
… – А вы от чего бежите? – услышал я рядом и, погружённый в свои мысли, вздрогнул от неожиданности. Вопрос был задан пусть низковатым и слегка «просевшим», но женским голосом, иначе я бы решил, что он прозвучал в моей голове. Тут же сзади, даже через вакуумные наушники, в сотый раз тихонько гоняющие что-то там про «ю май харт, дай мне соль», до меня донеслось многозначительное «м-да». Я огляделся. В этот ранний час бар, куда я традиционно заскочил на пару кофе перед работой, был ещё пуст, если не считать нас с барменом. И её.
«Молодая была немолода». Полтинник, оторопело заключил я – и, устыдившись собственных мыслей, перевёл взгляд на чёткий след от губной помады, оставленный ею на краю чашки с кофе. «Встретились как-то Седина В Бороду и Бес В Ребро». Она смотрела на зеркальные полки с бутылками – казалось, изучала ассортимент.
– Простите. Вы это мне?
Оторвавшись от созерцания алко-колоннады, она взглянула на меня через плечо и улыбнулась, но ничего не ответила. Я прокашлялся и собрался было уже произнести своё фирменное «с чего вы решили, что…», как…
– Можете не отвечать, – промурлыкала она себе под нос, отпила глоточек кофе и, казалось, углубилась в собственные мысли. Я присмотрелся. Одета она была с неброским лоском уверенной в себе женщины элегантного возраста, которой незачем это богатство скрывать. Скажу больше: она несла свои лета с достоинством монаршей особы, как диадему, каждый бриллиант которой – прожитый год.
– Однако вопрос был задан, – чувствуя себя задетым, я всё-таки попытался оживить было не заладившуюся беседу.
