Я хлопнула входной дверью с такой силой, что у ближайших соседей в домах задрожали стекла. Выбежать на мороз в одном платье, пусть и по-зимнему теплом, было более чем опрометчивым поступком, равно как привлекать внимание соседей к очередной семейной ссоре, но, признаться, сейчас мне было все равно. Тетушка, не менее темпераментная, чем я, тут же распахнула окно гостиной и по плечи высунулась наружу.
– Мерзавка! – что есть сил закричала она, потрясая кулаком. – Бесполезная приживалка! Только и знаешь, как пользоваться моей добротой! Вся в папашу своего непутевого! Чтоб ноги твоей больше не было в моем доме!
– Не очень-то и хотелось, – пробурчала я уже без прежнего энтузиазма: холод самой длинной в году ночи давал о себе знать, и меня уже начинало потряхивать. Но упрямство было сильнее. Раз уж я решила, наконец, уйти из негостеприимного дома тетушки Бригитт, сестры отца, значит, решила с концами.
Круто развернувшись на каблуках, я поспешила в сторону вокзала, надеясь успеть на последний поезд, отъезжавший к южным провинциям. Притороченный к поясу кошель оттягивало щедрое жалование, выданное профессорам и аспирантам Академии магических искусств в последний день перед праздником Зимнего солнцеворота. Изрядная его часть так и не покинула стен бухгалтерии: в приказном порядке всем сотрудникам было предписано скинуться на банкет в честь вступления в должность нового ректора. Но остатков должно было хватить на билет в один конец как можно дальше отсюда.
Жаль было терять относительно хорошее место, а еще больше жаль было незаконченного и очень перспективного проекта, который я уже полгода разрабатывала на кафедре прикладных рун, но оставаться в северной столице Финнхейма после ухода от тетушки смысла не было. Зато можно было, следуя за мечтой детства, сесть на поезд до южных границ, а после – наняться на первый же корабль, плывущий прочь с островов Северного архипелага. Я утешала себя мыслью, что хорошие рунические маги всегда были в цене, и уж тем более на кораблях, где требовалось постоянно отлаживать множество магических приборов. Быть может, в тех краях имя отца, известного морского исследователя, еще что-нибудь да значило.
В конце концов, все что угодно будет лучше очередного «друга семьи», которого фру Бригитт попыталась сосватать сегодня в попытках передать меня на попечение потенциального супруга и избавиться, наконец, от навязанной братом опеки над «беспутной» племянницей. Тетушка и раньше пробовала представлять мне своих знакомых – впрочем, достаточно безуспешно – но до того, чтобы почти напрямую подкладывать мужчин ко мне в постель она докатилась впервые. Грузное тело, беззастенчиво храпящее поверх покрывала в моей спальне, переполнило чашу терпения, и я, едва заглянув в комнату после тяжелого дня в университете, спустилась вниз, закатила тетушке грандиозный скандал, а после ушла, хлопнув дверью, без плаща в ночь холодную.
Навсегда.
Крики фру Бригитт неслись мне вслед до самого конца улицы.
– Фро Ингри Сульберг! Куда собралась, вертихвостка беспутная! Да кому ты нужна такая! Ишь, хвосты крысиные накрутила, хламиду свою серую напялила… Только и умеешь, что закорючки на деревяшках вырезать, а все одно нос задираешь! Сама шатаешься до поздней ночи, а как честный человек внимание обратил, так сразу в бега! Да херр Свенсен, между прочим, не последний человек в Риборге! Жила бы при нем и не тужила, и академии свои, блажь эдакую, тут же бы забросила! Так нет! – тетушка замолчала, переводя дух, и закончила любимым аргументом. – Приползешь ведь еще на коленях прощения просить, как твой папаша к нашим родителям почтенным, мир их праху, приползал! Вся в него!
– Не приползу, – зло ответила я скорее сама себе, чем фру Бригитт, и решительно направилась к вокзалу.
Прилипшие к заиндевелым окнам соседи провожали меня взглядами и вздыхали – кто с радостью, а кто с легким разочарованием. Все на Баугатен чувствовали, что шумным семейным скандалам фру Тройбах и фро Сульберг, не первый год развлекавшим почтенную публику тихого предместья Риборга, наконец, действительно пришел конец.
*
Перед праздником Зимнего солнцестояния Риборг словно ожил, встрепенулся после многодневной спячки. Горожане семьями выходили на улицы, общались с соседями, заполняли улицы и площади. Дети лепили снеговиков, молодежь каталась на коньках по ледяному озеру, гуляли, обнявшись под одним на двоих пуховым платком, влюбленные парочки. Пахло горячим вином, каштанами, жареным мясом и имбирными пряниками. И всюду, куда только падал взгляд, были видны разноцветные огоньки – яркие, манящие.
Ночь Зимнего солнцестояния – время чудес. Но наши давние предки называли этот праздник иначе – ночь духов. В час, когда тьма была гуще всего, граница между мирами истончалась и души умерших могли пересечь ее, чтобы провести несколько бесценных мгновений вместе с теми, кто был им дорог во время земного пути. Оттого и сверкали за каждым окном сотни свечей, а дети мастерили из цветных стеклышек особые фонарики-манки, которые вывешивали на крыльце, чтобы духи нашли дорогу домой. В самую темную ночь в году Риборг, обыкновенно серый и мрачный, расцвечивался бесчисленным множеством огней.
Яркий свет привлекал в город не только духов. За несколько дней до Зимнего солнцестояния в Риборг стекались и другие, не менее странные и причудливые создания, жившие бок о бок с людьми. В это время среди гуляющих горожан нередко можно было встретить кланы горных троллей, покрытых мхом, словно серые валуны, коренастые гномы раскидывали свои шатры рядом с ярмарками, и в редкие, особенно холодные годы даже сам король гномов Краконош выходил на свет из глубоких пещер. В окнах кухонь мелькали крошечные безобразные головы гутгинов, помогавших хозяйкам с праздничным ужином и уборкой. А у северной границы Риборга кругом располагались великаны, огромные словно горы, и их широкие спины на несколько дней укрывали город от пронизывающего ледяного ветра. Перед тьмой самой длинной ночи все мы были равны. Живое всегда тянулось друг к другу, пережидая худшие времена, и никого из нас давно не пугало подобное соседство.
Вопреки моим чаяниям, в отличие от площадей и улиц города, центральный вокзал оказался темен и пуст. Я долго стучалась в одинокое окошечко кассы, где за плотными деревянными ставнями угадывался смутно различимый огонек. Наконец, в глубине послышалось недовольное ворчание, и передо мной возникло бородатое и усатое лицо гнома-кассира. Мне показалось, он только что проснулся.
– Один билет второго класса до Венло, пожалуйста, – бодро произнесла я, снимая с пояса кошель.
Кассир смерил меня подозрительным взглядом, в котором смешивалось раздражение и удивление.
