© Людмила Смоленская, 2016
ISBN 978-5-4483-0859-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Мне сорок два года. Я работаю следователем. Я на хорошем счету у начальства. В нашем РОВД есть коллеги, которые меня уважают. Есть и те, которые терпеть не могут. У меня есть муж. Есть подруги нормальные. У нас есть квартира, дача, машина, гараж. У нас живые родители. Детей у меня нет, но у мужа от первого брака двое сыновей, и у меня с ними в целом неплохие отношения. Я красивая женщина. Благодаря работе на даче, могу позволить себе натуральное питание, понимаю кое-что в травах, держу фигуру. У меня нет врагов среди моего контингента подследственных. Я не «качаю права», не говорю с ними «через зубы», но и не подличаю, не заискиваю. Почти всегда удаётся договориться и расстаться миром. Не грублю, но не оставляю безнаказанной грубость в свой адрес. Выполняю договоренности. Неизбежно поступающие время от времени «коммерческие предложения» на девяносто девять процентов отвергаю, оставшегося одного процента вместе с зарплатой мне хватает на улучшение качества жизни. Начальство ко мне относится неплохо. С непосредственным начальником почти семейные отношения – я прикрываю его запои, он не подставляет меня и адекватен к моим промахам. Заграничный отдых не люблю, предпочитаю дачу.
Казалось бы, жизнь удалась – но это не так. Я не понимаю, что со мной творится. Я не хочу идти на работу. Я считаю дни до отпуска, отмечая их на своём отрывном календаре уже пять лет, как. И после каждого отпуска всё тяжелей и тяжелей выходить на работу. Приходя домой, я не могу смотреть на свои домашние обязанности – посуду, еду, не глаженое бельё… приходя на дачу, долго смотрю на не прополотые грядки. Я стала очень раздражительна и зла. Мне тяжело общаться вне работы с кем бы то и было. Я разлюбила корпоративы и банкеты. В общем, я не понимаю, что мне надо и что со мной происходит.
Этот монолог я произнесла по скайпу перед Ксенией Григорьевной. Наконец, замолчала, в отчаянии кусая губы. Пауза затягивалась. Она подняла на меня глаза и вздохнула.
– Слушай меня, и сделай всё так, как я тебе скажу. Возьми на работе отпуск без содержания на два месяца. Супругу скажешь, что командирована для участия в долгосрочных следственных действиях. Если у него будут вопросы, что вряд ли, – пусть позвонит мне. Сама поедешь в Колгорию.
– Куда-куда? – переспросила я, не веря своим ушам.
– В Колгорию, – спокойно повторила Ксения Григорьевна. И продолжила: – Есть там небольшая деревенька Болдырево. Придешь в сельсовет, скажешь старосте, что ты – народная целительница. И попросишь разрешения снять избу с огородом на сезон. Она укажет тебе на избу и представит тебя жителям. Два месяца будешь решать проблемы людей. Только на таких условиях ты сможешь решить проблему свою.
– Но я ведь не…
– Связь сотовая там работает, я буду тебе помогать.
– Но моя проблема…
– Ты её не понимаешь сама. А значит, будешь видеть свою проблему в каждом, кто к тебе придет.
– Но я… я следователь, а не народный целитель! Если я в чем-то и понимаю немного, так это в судебной медицине… И если люди ко мне придут за помощью…
– Они её получат. От меня, через тебя. А ты будешь осознавать и решать свою проблему. Да, кстати, имей в виду, что в Колгории вообще вера не православная, а нечто среднее между язычеством и буддизмом.
Я не сказала Ксении Григорьевне, что слышала об этой деревеньке лет десять назад, когда в моем производстве было дело Вити Буракова, очень авторитетного человека в преступном мире, «смотрящего» одного из северных городов Ямала. Он был задержан за похищение человека. Как-то у нас сложились с ним отношения спокойные, такой был расклад. И в одну из последних встреч я «не для протокола» спросила, прибегает ли преступный мир к услугам экстрасенсов. Было тогда время всяких Чумаков, Джун, Кашпировских, ну вот я и спросила. Витя задумался, а потом просто ответил:
– Да, Лукерья Михайловна, бывает. Есть такая республика, Колгория, и там есть небольшая деревенька – Болдырево, вот туда нам один раз порекомендовали съездить, у нас один кореш потерялся, концов не могли найти.
– И что, нашли?
– Ну да, вышли на одну бабку. Она нам всё точно сказала. Заплатили ей, конечно.
Он помолчал, вспоминая. Потом нервно передернул плечами.
– Только знаете, что мне запомнилось. Даже не удивление от того, что бабка всё точно сказала, в конце концов, мы за этим ехали, мы за это платили, и мы этого ждали. Удивило то, что как подъезжаешь к этой деревне, сразу охватывает ощущение, что за тобой наблюдают из снайперского прицела, и в любой момент тебя могут убить.
Через неделю, уладив дела с мужем и начальством миром, я отправилась в Колгорию.
До Колгорска я ехала поездом около суток в плацкартном вагоне. Моими спутницами были две женщины, молодая и пожилая. Молодую звали Олей, она мало общалась, в основном, смотрела в окно и время от времени плакала. Что ж, не дело между бабами счастливую искать, – так, кажется, сказал Николай Алексеевич Некрасов.
Пожилая назвалась Верой Петровной и всю дорогу рассказывала о младшем сыне и снохе, которые не работают и не учатся, а весь день сидят с двумя компьютерами и «чашку за собой не вымоют». Решила оставить их на попечение друг друга и съездить к старшенькому, благо тот давно её зовёт. Вздыхала: вроде с ним, со старшим-то, была строгой и неласковой, а вот поди ж ты… и сам работящий, и женку себе взял под стать, и детки путними растут…
Постоянно гремела музыка из соседних купе, мешали пьяные разговоры и продавцы мелочёвки на крупных станциях. Решила, что обратно полечу самолетом, чего бы мне это ни стоило.
До Болдырево пришлось добираться на стареньком автобусе. Рейс был ранний, день субботний. Вместе со мной ехали пятеро подростков. Почти дети, лет семнадцати-восемнадцати, худенькие, одетые более чем просто. Когда расселись по местам, я внутренне поморщилась, ожидая шума и нецензурных выражений. К моему удивлению, старший из них уважительно обратился ко мне:
– Женщина, простите, вы докуда едете?
– До Болдырево.
– Вы не могли бы разбудить нас в Евстюнихе?
– Я не местная, примерно через сколько это будет?
– Через час.
Из их разговоров между собой я поняла, что дети одновременно учатся и работают, а на выходные едут домой к родителям, помочь в огородных делах. Почему-то стало их жалко. Когда я училась в университете, то я только училась. Не более чем пару раз летом работала в пионерлагере вожатой. Они сразу все уснули, а я смотрела на их бледные утомленные личики, на их натруженные руки и думала…
Вот Ольга из поезда… Вот Вера Петровна… и эти пятеро… Ксения Григорьевна велела всматриваться в каждого встречного. И почему мне всё несчастные и загруженные люди встречаются?
