Кулак взмывает в воздух.
В ту ночь я вернулась в свою квартиру, медленно пересекая гостиную. Кругом была кромешная тьма: лишь тонкая полоска света проникала из дверного проема спальни моей сестры. Сбросив пальто, я по привычке опустила ключи в керамическую чашу на обувном шкафчике, и они тихо звякнули в темноте.
Удар.
– Бет? – окликнула я сестру, но мой голос заглушил раскат грома. – Бет, ты что делаешь?
Еще удар.
Как только мы с сестрой перебрались в эту квартиру, то почти сразу вернулись к привычному ритму жизни. Когда я возвращалась домой после вечернего дежурства в спортзале, Бет, взвинченная от многочисленных латте, выпитых за день, сидела в своей комнате и доделывала домашнюю работу. Порой Джакс, мой парень, заканчивал тренировки раньше обычного, и я обнаруживала его в спальне, чистым после душа, ожидающим меня с распростертыми объятьями.
Таков был порядок вещей.
Удар.
Неожиданно появилась возможность освободиться пораньше, поскольку один из моих учеников не пришел сегодня на занятия, и Джулиан попросту велел мне идти домой. Так я и поступила. Честно говоря, меня даже обрадовала отмена тренировки, как и раннее начало выходных. Я гадала, сможет ли Бет присоединиться ко мне. Мы могли бы заказать что-нибудь на ужин и продолжить смотреть «Девочек Гилмор» [1].
Удар.
Я подошла к двери, ведущей в спальню сестры и подняла руку, готовая тактично постучать.
Из ее комнаты донесся тихий стон, сопровождаемый скрипом кровати.
Внезапно меня одолела волна смущения, и я опустила руку вниз. Бет никогда не приводила к нам в квартиру парней и даже ни разу не упомянула, что сегодня на огонек заглянет ее ухажер, поэтому для меня это стало большой неожиданностью. Я бы предпочла получить от нее сообщение заранее, тогда бы не спешила домой. Бет знает, что я бы с радостью предоставила ей немного уединения. Обычно, когда мы с Джаксом хотели побыть вдвоем, то я предупреждала ее, мигом отправляя сообщение. Я решила пока не заострять внимание на ее поведении. Наверное, она позже расскажет мне о своем загадочном госте.
Я почти отошла от двери, но потом… услышала это:
– О, Джакс, – простонала Бет.
Шок парализовал мое тело, ноги перестали слушаться, и я начала пятиться назад, пока спиной не врезалась в стену.
УДАР.
Скрип моментально прекратился. Ему на смену пришло шуршание простыней и оголтелое шарканье, а затем дверь в спальню сестры распахнулась.
Джакс вышел первым. Затем Бет. Оба выглядели чертовски потрясенными.
И чертовски виноватыми.
Земля подо мной словно разверзлась, утягивая в огромную черную воронку.
УДАР. УДАР. УДАР.
Джакс не отрывал от меня глаз, его дыхание было тяжелым и беспокойным. Я отчетливо ощутила, как мое сердце разрывается на части, когда наши взоры пересеклись.
– Принцесса, – мягко произнес он, протягивая руку. Я отшатнулась, качая головой. – Принцесса, послушай…
– Когда это началось? – Я задала первый вопрос, который смогла выстроить в своем уме. Удивительно, что я вообще не потеряла дар речи раз и навсегда.
Челюсть Джакса безмолвно отвисла, а Бет вздрогнула от резкости в моем голосе. В этот момент мне стало ее жаль – стыд, отразившийся на лице сестры, выбил меня из колеи. Но затем я четко и ясно увидела всю картину, представшую передо мной – на Джаксе было тонкое одеяло, скрывающее наготу, а на Бет чужая рубашка.
Рубашка Джакса.
Я закричала сорвавшимся голосом:
– КОГДА?
– Пару месяцев назад, – прохрипела Бет.
Слова вонзились в мое сердце в унисон с ударом.
Черт подери, я не могла поверить в происходящее.
Мой парень и моя сестра.
Трахались. Под одной крышей со мной.
Месяцами.
Джакс спал с нами обеими.
Отвращение захлестнуло меня с силой приливной волны.
УДАР. УДАР. УДАР. УДАР.
Мне нужно было убраться оттуда к чертовой матери и как можно скорее, пока я не сошла с ума окончательно.
Я развернулась и направилась прямиком к выходу.
Тело сестры сотрясали истерические рыдания, пока она умоляла меня не уходить, а Джакс напрасно пытался преуменьшить случившееся. Из его рта потоком извергались дерьмовые оправдания, напоминающие диалоги из мыльных опер про супружеские измены: «Это ничего не значит… Я могу все объяснить… Клянусь, мы никогда не хотели причинить тебе боль». Боже, он что, держит меня за идиотку? Конечно же, им было плевать, что они сделают мне больно, а если бы они действительно думали о последствиях, то никогда бы так не поступили!
Легкие мучительно сжались. Я попросту не могла сделать вдох. Боль в груди с каждой секундой распространялась все дальше и глубже, пока в меня швыряли нелепые, бестолковые оправдания предательства, но терпение иссякло, и бушующий вулкан из назревающих эмоций, наконец, извергся.
– ПРОСТО ОСТАНОВИТЕСЬ! – Я повернулась к ним и закричала, желая, чтобы они замолкли и оставили меня в покое.
Но мольбы остались неуслышанными. Чем больше меня пытались образумить, тем сильнее я задыхалась и тем труднее становилось моим легким наполняться даже толикой кислорода.
– ХВАТИТ!
Голова шла кругом. Ошеломление сбивало с ног. Я быстро моргала, пытаясь вновь обрести над собой контроль, но мир вокруг перевернулся, замедляясь и искажаясь, в момент все стало таким зыбким, сжатым в одну точку…
– ХВАТИТ. ХВАТИТ. ХВАТИТ.
УДАР. УДАР. УДАР.
хватит. хватит. хватит. хватит.
УДАР. УДАР. УДАР.
– ХВАТИТ! – хриплю я себе под нос, а боксерская груша отскакивает назад с такой амплитудой, что позже врезается в мое тело, лишая равновесия, и я шлепаюсь на задницу.
Я срываю с рук боксерские бинты и швыряю их на мат изо всех сил. Обида вырывается из меня потоками слез и горячим потом, когда я пытаюсь восстановить ровный ритм дыхания. Головокружение настолько сильное, что кажется, будто я вот-вот потеряю сознание. И это действительно произойдет, если кислород так и не поступит в мое страждущее тело.
«Успокойся, Сиенна. Дыши полной грудью», – внушаю я себе. – «Вдох, выдох, вдох, выдох…»
Зарываюсь пальцами в свои взъерошенные белокурые волосы, облепившие мокрое от пота лицо, и внезапно это движение откликается болью. Я опускаю руки и вытягиваю их перед собой ладонями вниз, осматривая костяшки пальцев, которые теперь украшены мокрыми красными ссадинами.
Похоже, идея побоксировать без перчаток удалась на славу, верно? Я мысленно даю себе затрещину за такое безрассудство. Знала же, что это наивно. Знала, и, как дура, все равно не отказалась от замысла, полагая, что физическая боль заглушит душевную.
