Вик
Моя бабушка была далека от религии. Она не верила в Бога. И всегда повторяла: ей не нужна вера, чтобы с добротой относиться к людям, чтобы видеть в них лучшее. Возможно, именно поэтому у нее было так много друзей.
Ритуальный зал в похоронном бюро переполнен. Далеко не все желающие смогли попасть внутрь. Поскольку бабушка прожила в этом городке всю жизнь, вполне нормально, что у нее появилось столько знакомых, но казалось, будто каждый житель решил попрощаться с ней. Она умерла на прошлой неделе в своей лавке. И меня не было рядом. Я не приезжала сюда шесть лет, но, не раздумывая, вернулась. Меня переполняло сожаление.
Отчасти я завидую всем этим людям: они были с ней последние годы, они могли смеяться вместе с ней… За эти шесть лет я разговаривала с бабушкой только по телефону. Расстояние не помешало ей делиться со мной своей жизнерадостностью и вдохновляющим взглядом на мир… Но все равно этого было мало.
Хотя я знаю причины ее разлада с моим отцом и сестрой, мне всегда было грустно от того, что мы уехали. Что теперь я не буду видеть ее каждый день. Повзрослев, я могла – нет, должна была – найти время, чтобы отстоять свой выбор и приехать к ней, как и хотела. Но учеба, затем запуск моей компании и ее закрытие спустя несколько лет всегда заставляли меня откладывать этот момент. Я неправильно расставила приоритеты: семья превыше всего. Потеряв бабушку, лишившись возможности снова обнять ее, я осознала, что никогда не сумею восполнить свое отсутствие… Она часто говорила, что ей хорошо одной, без мужа или ухажера. Но без сына и внучек? Сомневаюсь.
– Ты в порядке, Вик?
Единственное, что я отчетливо вижу сейчас, – это рука моей лучшей подруги.
– Да.
Жюли настояла на том, чтобы поехать вместе со мной. Для нее было немыслимо отпустить меня сюда одну, а мой отец категорически отказался от поездки. Даже теперь, когда его мать умерла, он все еще не хочет о ней слышать… Папа все оплатил, но поручил мне заниматься организацией, не задавая вопросов. Я ничего особенного не делала: было бы лицемерно, если бы вся наша семья собралась здесь, поэтому я позволила близким друзьям бабушки говорить за меня и устроилась во втором ряду, рядом с Жюли. Она регулярно сжимает мое бедро, как бы напоминая мне о своем присутствии. Все проходит так быстро… За два часа я только произношу «до свидания», «спасибо», «мы всегда будем думать о тебе». А потом все заканчивается. Навсегда.
Я оказываюсь перед запечатанной урной, на кладбище, где никогда раньше не была, хотя и провела – за исключением последних шести лет – всю свою жизнь в этом городке, в самом сердце гор.
– Может, вернемся в дом моих родителей? – спрашивает Жюли, когда мы остаемся одни.
Я молча киваю. Мне не удается вымолвить ни слова. Я даже не плакала. Не потому, что не скорблю, а потому, что не так я хочу почтить память бабушки. Кроме гнева, охватившего меня в день ее смерти, я помню только ее жизнерадостность. Она никогда не боялась умереть. Бабушка всегда жила настоящим, и я надеюсь, что смогу научиться наслаждаться жизнью день за днем.
Моя лучшая подруга берет меня за руку, чтобы увести отсюда. Она тоже выросла здесь. Мы познакомились в школе и с тех пор никогда не расставались. Когда я уехала, Жюли дождалась, пока мы с семьей не устроимся в городе неподалеку, и поступила в колледж совсем рядом с нашим домом. Она регулярно приезжала навестить своих родителей и, пользуясь возможностью, рассказывала мне последние сплетни о наших общих друзьях…
Завтра мы уезжаем. И то, что я не успела попрощаться с бабушкой лично…
– Привет, Вик!
Я оглядываюсь на стоящего в конце аллеи человека, который только что меня окликнул. Брис. Моя подростковая любовь. Я сразу узнаю его, ведь он почти не изменился. Вместо мальчишки-бунтаря передо мной теперь более взрослая версия того парня. На нем строгий черный костюм, какие обычно надевают для торжественных случаев.
Как долго он здесь стоит?
– Брис! – восклицает Жюли.
Они долго обнимают друг друга, прежде чем он поворачивается ко мне. Я смотрю на этого парня, с которым была так близка раньше, но сегодня он кажется мне незнакомцем. В наше время легко поддерживать связь, но Сеть и я – вещи несовместимые. Я использую ее для работы, и не более того. Сначала мы с Брисом обменивались сообщениями: длинными письмами, где рассказывали о своей жизни, о наших сожалениях… Мы всегда знали, что происходит в жизни другого, не пытаясь вдаваться в подробности, как будто постепенно разрушая мосты. Брис мог бы стать просто прохожим или знакомым из другого времени, которому достаточно ответить вежливой улыбкой, а потом пройти мимо, но это не наш случай. По его глазам я вижу, что время и расстояние не изменили привязанности, которая нас соединяет. Когда Брис раскрывает объятия, я повторяю за своей лучшей подругой. Так странно снова уткнуться ему в грудь и не узнавать его запах, тогда как в восемнадцать лет я могла часами прижиматься к нему.
Мы провели детство и юность на расстоянии двух кварталов друг от друга. Занимались своими делами и посещали среднюю школу с друзьями, которых знали с пеленок. Никто не удивился, когда мы начали встречаться… И вот теперь мы здесь, впервые видимся после долгих лет разлуки.
– Я рад, что ты вернулась, – говорит Брис с грустным выражением лица.
– Я тоже. Твоих братьев здесь нет? – спрашиваю я, удивленная тем, что он пришел один.
Раньше их троица всегда находилась в центре событий. Льюис, будучи всего на два года младше, входил в нашу компанию, и Раф, потому что он следовал за нами повсюду…
– Льюис не смог приехать, у него много работы, но он передает свои соболезнования. Раф пришел на церемонию, но после был вынужден уйти. Он хотел передать тебе что-то, видимо, что-то очень важное, и я предложил ему свою помощь. А еще мне не терпелось узнать, как ты.
– Когда-нибудь станет легче, – отвечаю я, ободряюще улыбаясь.
Я беру сверток, который он мне протягивает, – картонный конверт – и, не оттягивая момент, открываю его. Внутри рамка с фотографией, сделанной в канун Нового года, который мы встречали все вместе: мой отец, мы с сестрой, бабушка, Брис, Льюис и Раф с мамой. Последнее Рождество. Пока все не испортилось и мы не уехали.
– Прекрасно, – еле слышно говорю я, рассматривая лица на фотографии, сосредоточившись на моей бабушке и тринадцатилетнем мальчике, сидящем с нами.
Я помню ребенка, с которым нянчилась, когда его мать работала допоздна. Помню его угрюмое лицо, когда Брис слишком сильно его дразнил, его смех, когда мы устраивали вечер игр, и Раф пытался объединиться со мной.
