Эта книга является итогом трехлетней работы по реализации проекта РГНФ «Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований». И сейчас, когда проект формально завершен, работа авторского коллектива над темой продолжается, что вызвано как неисчерпаемостью предмета, так и развитием ситуации с академической наукой в России.
Когда проект в 2010 году еще только затевался, на горизонте российской науки уже сгущались тучи экспансивной наукометрии и, в частности, плохо переваренных библиометрических методик. Тогда казалось, что издержки процесса в основном связаны с излишним оптимизмом неофитов, считающих, что найдена отмычка от главных секретов в оценке количества и даже качества научной работы. Вместе с тем уже тогда были серьезные и небезосновательные опасения, что такого рода инструменты могут быть использованы грубо, а то и просто не по назначению. В 2011 году уже поступала информация о планах использования на местах формализованных показателей в целях едва ли не автоматического перераспределения ресурсов и вознаграждений. Пафос работы над проектом тогда был в основном задан необходимостью разгребания этой методологической и методической, а отчасти и управленческой коллизии.
Но на гребне событий, связанных с радикальным реформированием российской науки, прежде всего академической, нельзя было не обратиться и к более общим вопросам, связанным с контекстом, в котором имеет смысл и осуществляется оценка результативности процессов познания. Этот контекст имеет множество аспектов: политических, проявляющихся в связке «власть – знание»; управленческих, затрагивающих управление наукой, но и науку как инструмент управления; интеллектуальных, связанных с самосознанием и самоопределением философии, социогуманитарного знания и науки в целом в новой цивилизационной ситуации; наконец, ценностных, напоминающих, что отношение к философии и науке только как к машинам практической пользы убого и не достойно уважающего себя общества.
Если на первом этапе было важно показать некорректность методов упрощенного использования библиометрии в науке вообще и в особенности в философских и социогуманитарных исследованиях, то постепенно на первый план выходили вопросы «объемлющего» характера: как оценка результативности встроена в систему взаимоотношений в треугольнике «наука – власть – общество»; как она влияет на самосознание философии и науки и вытекает из него; как результат интеллектуальной работы проявляется не в оперативной калькуляции, а в большой истории, на которую, собственно, по-настоящему ответственное и самоотверженное познание как раз и ориентируется? С этого момента наш проект начал становиться более философским, что бывает, когда на масштабные проблемы и обобщения выводит даже не логика рассуждений, а жизненные коллизии и социальные катаклизмы.
По итогам первых двух лет работы была подготовлена и издана книга «Измерение философии. Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований» (М.: Издательство Института философии РАН, 2012). В книге было показано, что качество имеющейся в нашем распоряжении (да и в мире) библиометрии ни в коей мере не отражает реальной результативности российской науки в целом, а философии и социогуманитарных исследований в особенности. Анализ выявил принципиальную специфику философского и социогуманитарного знания, еще более ограничивающую формализованную оценку результатов. Практика, не учитывающая эту специфику, исходит из представлений, имевших место до Дильтея и Марбургской школы, то есть до концептуального и методологического различения, которое тогда выглядело как различение «наук о природе» и «наук об обществе». Даже фундаментальное различие в ориентации одних наук на универсальное, а других на большее внимание к индивидуальному, автоматически приводит к тому, что многие направления философских и социогуманитарных исследований в принципе не могут оцениваться по статистике международных баз данных, в частности, таких как Web of Science, Scopus и пр. – хотя бы потому, что эти исследования заточены на локальное и чем более они на локальное заточены, тем больше их реальная результативность в данном обществе, в том числе практическая.
То же происходит с политической составляющей. В то время как общество заинтересовано в более живом участии философии и социогуманитарной науки в жизни страны, а «партия и правительство» прямо на это ориентируют, общепринятая и оперативно внедряемая библиометрическая оценка результативности прямо ориентирует философов и гуманитариев на то, чтобы никакой публичной активностью не заниматься и писать тексты только для ваковских и рецензируемых журналов, а лучше для иностранных, которые тексты о самых наших животрепещущих проблемах не публикуют в принципе – и правильно делают. Мы попытались себя такими ориентирами не ограничивать, поэтому сознательно шли на сочетание фундаментальности и проблемности, на строгий анализ и элементы острой полемики, иногда почти публицистической. Иногда это сочетание может показаться эклектическим, но это представляется нам более соответствующим условиям задачи, чем искусственно нагнетаемое единство стиля.
Еще более это разнообразие подходов проявилось на втором этапе работы над проектом. С одной стороны, как уже отмечалось, логика рассуждений и событий одинаково вела к более фундаментальным обобщениям и углубленным зондажам. Например, отсутствие в стандартной библиометрии книг, оказывающихся основным модулем презентации в философии и гуманитаристике, является следствием безоглядного внедрения методик, и без того весьма условно работающих в точных и естественных науках, в совершенно иную среду. Но это же выводит и на понимание того, что в философской или гуманитарной книге одновременно присутствуют и вся машинерия «эксперимента» и обоснования, вся практика «внедрения» – то, что в естественных и точных науках вынесено за публикацию и присутствует в статьях лишь в свернутом виде.
Отсюда следует, что нынешнее подобие science policy в России вообще игнорирует фундаментальные особенности философии и гуманитаристики, а потому нуждается в том, чтобы его остановили впредь до проведения необходимого ликбеза и коррекции подходов к оценке, которая сама по себе составляет научную проблему. Но одновременно это и проблема управленческая, в чем-то даже антропологическая: надо иметь видовые особенности, чтобы внедрять методики, в развитых странах запрещенные к использованию (в том числе на законодательном уровне) как искусственно модифицирующие исследовательский ланшафт. Ситуация одновременно и провоцирующая на глубинный пересмотр ряда позиций, но и политически острая. Поэтому тексты, написанные на втором этапе, еще более развели (но и соединили) форматы академического рассуждения и публицистики с риторическими фигурами речи и острыми высказываниями. Если для кого-то это недостаток, то для нашего проекта это одна из целей: показать, что философия актуальна (в обычном смысле этого слова), только когда не стесняется острых тем и живого языка.
