Не бойся с дороги сбиться,
Иди через темный лес.
С тобой ничего не случится,
Я здесь.
Flёur
Глава 1. Три соколиных перышка
Утром я нашла на подоконнике три соколиных пера.
На белом пластике они смотрелись совершенно неуместно. Может, в деревенской избе, где под потолком сушатся пахучие травы, либо в охотничьей сторожке, пол которой устлан хвоей, стружкой да сухими листьями, соколиные перья не бросались бы в глаза. Но за тонким стеклом высились унылые многоэтажки и ветер пригибал дым, тянущийся с ТЭЦ.
Я точно помнила, что, когда я за полночь погасила настольную лампу, подоконник был чист.
Марья, моя младшая сестра, только просыпалась, нежась под одеялом и растягивая последние, самые сладкие пять минут. И когда только успела протащить перья мимо меня?
Я тряхнула ее за плечо:
– Эй, вставай!
Не обращая внимания на возмущенное хныканье, я вытащила сестру из-под одеяла и указала на перья:
– Твоё? Сколько раз просила, убирай за собой мусор!
Марья сонно нахохлилась, переводя взгляд с подоконника на меня, и огрызнулась:
– Даже если моё, тебе-то какое дело?
– Хватит разбрасывать вещи. Либо убери, либо выбрось. Иначе выкину сама!
– Только попробуй, – прошипела она и, вывернувшись из моей хватки, демонстративно громко топая, ушла на кухню.
Я медленно выдохнула, унимая раздражение. Обязанности по уборке уже давно повисли на мне камнем, и видеть подобное неуважение к собственному труду… мягко говоря, надоело. В этот раз я решила не потакать капризам Марьи и выбросить перья, даже протянула к ним руку, но что-то меня остановило.
Где Марья могла раздобыть перья дикой птицы? Я ни секунды не сомневалась, что она не ободрала несчастную галку или сороку: раз увидев, перья сокола уже ни с чем не спутаешь. Огромные, серо-черные, они приковывали внимание и не давали отвести от себя взгляд. Откуда им взяться в нашем районе, застроенном домами настолько плотно, что даже сухие листья лишь изредка залетают во двор вместе с порывами пронизывающего ветра? Кто дал их сестре? Спросить бы ее – но не ответит, я для нее не авторитет. А мать… мать уже давно вспоминает о нашем существовании, только когда мы сталкиваемся на кухне.
Пронзительно тренькнул будильник – пора выпроваживать младшую в школу и бежать в университет. Резко, пока не успела передумать, я сгребла перья и, скомкав их и сломав, отнесла в прихожую. Выброшу по дороге на остановку, вместе с остальным мусором.
***
После пар мне необходимо было успевать в офис, строго до пяти часов. Никакие объяснения про семинары, подготовку к сессии, пробку в центре города, в конце-то концов, не могли тронуть черствое сердце моей начальницы. Я подрабатывала вечерним секретарем: разгребала бумажные экскременты дневной жизнедеятельности офиса, сканировала многостраничные договоры, раскладывала документы по папкам. Эти авгиевы конюшни я прибирала до девяти вечера, пока не закрывался бизнес-центр, а потом бежала на остановку, подгоняемая страхом упустить последнюю маршрутку в наш спальный район.
Вот и сегодня я едва на нее успела. Уже в салоне, устроившись у запотевшего окна, проверила пропущенные вызовы на телефоне. Звонили мне редко – контакты с одногруппниками я свела к минимуму, семья обо мне вспоминала, только когда нужно было оплатить коммунальные услуги. Но я всегда отключала звук на время работы, чтобы ничто не отвлекало от сомнамбулического перекладывания бумаг.
Но сегодня пропущенных было пять, и все от Марьи. Пока шли гудки, я нервно барабанила пальцами по спинке сиденья, даже боясь представить, что могло случиться с сестрой.
Через десять секунд длинные гудки сменились короткими.
Я с раздражением уставилась на погасший экран. Скорее всего, сестра снова психует из-за каких-то пустяков, и ничего серьезного не произошло, но все равно всю дорогу до дома я нервно покусывала губы.
Марья валялась на незастеленой кровати, даже не переодевшись после школы. Как только я вошла, она бросила на меня сердитый взгляд и уставилась в книгу, старательно меня игнорируя. Когда уже закончится у нее переходный возраст? Её выкрутасы с каждым днем все сильнее и сильнее выводили меня из равновесия.
– Ты звонила, – миролюбиво произнесла я, переодеваясь в домашнее. Марья недовольно процедила, даже не удостоив меня взглядом:
– Я принесла новые перья. И только попробуй их выбросить!
Сдержав разгорающееся раздражение, я медленно подошла к окну, до последнего не желая смотреть на подоконник.
Три соколиных пера лежали у самых оконных створок, словно никуда я их и не выбрасывала.
– Марья, – как можно спокойнее сказала я, – пойми, я не против твоих увлечений. Я всего лишь прошу, чтобы ты не разбрасывала свой мусор по всей комнате. Просто убери их.
Сестра даже глаз на меня не скосила и демонстративно перевернула страницу. Я вспылила и вырвала книгу у нее из рук.
– Слушай, избавь меня от своих капризов. Мне приходится учиться и работать, чтобы тебе было, что есть и в чем в школу ходить. Я веду хозяйство. Одна, даже о помощи не прошу. Так прислушайся же хоть раз к моей просьбе!
Марья не выдержала и, вскочив, заорала в ответ.
– Вот не надо мне тыкать тем, что ты меня кормишь! Я из-за этого по стеночке ходить не буду только для того, чтоб вашей светлости не мешать! Я тебе не оплаченная прислуга, чтоб все по твоему желанию делать!
Её вспышка злости почти отрезвила меня. Я попыталась успокоиться, но накопившееся раздражение рвалось наружу.
– Нет, ты просто иждивенка, не имеющая права голоса! Хочешь, чтобы к твоему мнению тоже прислушивались – так докажи, что заслуживаешь этого
Марья яростно прищурилась.
– Я не обязана что-то тебе доказывать! И не командуй мной!
– Просто убери их с подоконника, – снова предложила я, не желая продолжения бессмысленного спора.
– Вот еще!
– Тогда я их выкину.
Марья только гаденько улыбнулась.
Я пожала плечами и, прежде чем сестра успела опомниться, распахнула окно и вышвырнула перья в темноту. В комнату ворвался пронизывающий порыв ветра, принесший холод и стылый запах мокрой улицы.
– Сука! – взвыла Марья и в ярости унеслась на кухню.
Я устало прислонилась лбом к холодному стеклу. Десять, девять, восемь… окно запотело от дыхания. Накатила опустошающая усталость, и собственные действия уже не казались мне правильными. Раздражение и на Марью, и на себя ворочалось внутри, неприятно сдавливало нутро.
Сестра игнорировала меня до поздней ночи. Сидела без света на кухне, боясь привлечь внимание матери. Я часто ругала и отчитывала ее, но любя, – мать же могла запросто накинуться с кулаками за включенный на кухне свет в неурочный час.
Хочет обижаться – пусть. Я спокойно досчитала свою лабораторную работу и взялась за работы наших «денежных дубов» – то ли тупых, то ли ленивых одногруппников, готовых платить за то, чтобы кто-то делал задания вместо них. Платили, конечно, мало: клубы и бары – увлечения не из дешевых, но даже такие деньги меня устраивали.
