В этой горнице колдунья
До меня жила одна:
Тень её ещё видна
Накануне новолунья…
А. Ахматова: «Хозяйка»
(из цикла «Новоселье»)
– О чем вы молитесь, Ваше Величество? – голос святейшего Мастера звучал так скорбно и проникновенно, так уместно окутал пять колонн часовни, заполняя ниши, что Шегдару стоило некоторого труда не впасть в священный трепет. – Вечные могут даровать прощение, но не могут лишить воздаяния…
– Оставь этот слог для проповедей, святейший Мастер, – скривился император. Очертил разведенными пальцами прямой крест между собой и алтарем и поднялся с колен, смахнув с краев бордовой куртки облачко пыли. – Моя душа – не твоя забота! – добавил Шегдар через плечо и рефлекторно отряхнул с кистей теплую патоку священнического голоса, который не спешил затихать между полом и куполом.
– Белый плащ Судьи вручил все души Центральной равнины моему попечению, – возразил Ксондак, смиренно опуская двустволку глаз.
– Угу. А меч Таго вручил мою душу мне, – не слишком почтительно отозвался Шегдар, поворачиваясь, наконец, лицом. Его святейшество стоял, сложив узкие руки на призрачно-белом полотне куртки, и разглядывал розетку солнечных пятен на плитах.
– В делах земных порой полезнее быть умудренным старцем, а не яростным мужем.
– Ты можешь говорить по-человечески? – сквозь зубы спросил Шегдар. – Просто и ясно: что за надобность привела твое святейшество к бедному императору?
– Забота о душе Вашего Величества, – наклонил голову Ксондак. – Вам наверняка ведомо, что колдовство, иначе называемое магией, пристойно только священнослужителям, совместно с тремя другими способами. Но никак не светскому лицу, ибо тогда колдовство обращается во зло…
– Мастер, обвинивший богоизбранного императора в ереси, сам еретик ещё худший, – усмехнулся Шегдар.
– Я не помышлял оспоривать писания, – сказал Мастер. – Я лишь пекусь о душах человеческих. А ваша душа, сын мой, в тени Предателя.
– И не прискучила тебе эта тема? – дернул углом рта Шегдар, явственно демонстрируя, насколько тема прискучила ему. – Магия – не помеха в управлении государством, а подмога. И ересью она становится тогда лишь, когда маг взывает к нечисти.
– Неужто призвание ведьмы не есть призыв к хаосу? – Его святейшество вскинул глаза, нанизав на них фигуру Шегдара, исчерканную тенями и светом из витражей под куполом. – Неужто возрождение ведьмы есть итог молитв к Вечным? Будь воля судьбы на то, мерзость проявилась бы, но…
– Значит, на то и верно воля Вечных! – расхохотался Шегдар. – Твоему святейшеству ещё не донесли? Мне удалось! Лэнрайна ол Тэно, Реда вернулась, Мастер!
Ксондак оторопел настолько, что внимательный зритель сумел бы даже заметить это: по тому, как дёрнулись руки его святейшества, задев и качнув серебряную подвеску на поясе.
– Не может ли это быть ошибкой, Ваше Величество? – мягким голосом начал увещивать слуга Вечных, вновь соединив кончики пальцев.
– Не может, – усмехнулся Шегдар, направляясь к двери. Лучи, расцвеченные витражным стеклом, на миг плеснули ему в лицо. – Она в чёрно-серебряной комнате. Обряд я проводил в лаборатории, а появилась она в чёрно-серебряной комнате.
– И вы оставили её там одну? – Ксондак был вынужден зашагать следом, догоняя. – Предоставили возродившейся полную свободу?! Да ведь…
– Что это, святейший Мастер, ты способен потерять самообладание? – изумился Шегдар, поворачивая голову.
– В подобной ситуации малый грех простителен! – назидательно сказал тот, мгновенно леденея обратно. – Ваше Величество! Призвать возродившуюся – само по себе ужасно, но оставлять её свободной…
Шегдар повёл бровями:
– Оставь, священник! Никуда она не денется – она обычная девчонка сейчас, ничего не помнит, и вспомнить не сможет, пока я не совершу второй обряд, пробуждая сознание Реды. Девчонка не захочет сдаваться, а в своей комнате возродившейся проще будет взять верх. Думаю, я мало в чём ошибся: свидетельств довольно для воссоздания. Вещи не те, что стояли там триста лет назад – не беда: сами стены ещё пропитаны ею, её магией.
– Да, ещё… – Шегдар приостановился, ухмыляясь. – Если вздумаешь послать кого-то с подарком Кеила1, гвардейцы под её дверью поблагодарят за развлечение.
Для многих свойственно, просыпаясь, какое-то время ещё балансировать на грани сна, не вполне понимая, кто ты и на каком ты свете. Вика всегда выпадала в реальность резко и окончательно, зная, с какой стороны дверь и чья это жилплощадь – даже после какого-нибудь шабаша в родной общаге. Именно потому, открыв глаза, она ясно поняла, что ещё спит. Ну, приснилось тебе, что ты просыпаешься – с кем не бывает!
Просто настоящей эта комната быть никак не могла. Вернее, как-то, наверняка, могла – но не с Викой.
А комната приятная, кто же спорит. Эффектная. Два цвета, черный и серебристо-стальной, и их сочетания. Низкий и широкий диван – как раз подошёл по росту. Чёрный бархат, тёплый и мягкий, расшит серебром: металлически жёсткая нить царапнула голую руку. Поверх ткани – две подушки с таким же, плавным и хищным узором.
Изюминку придаёт небольшая коллекция средневекового оружия на стене над диваном. Стены обтянуты серебристо-серой тканью вроде шёлка, но над диваном шёлк скрыт под тёмным ковром с коротким ворсом, и на этом ковре до того стильно смотрится сталь… По большей части копья («и эти… алебарды?…"), клинок, пара луков, нечто топорообразное…
Около дивана – сундук под куском вышивки. В сундуке оказались какие-то тряпки: часть – с рукавами или штанинами, часть – подобие стёганых одеял, часть идентификации не поддавалась в принципе.
Напротив – окно. «Убиться веником, окошки у вас! Начинается на уровне груди (я понимаю, что росту во мне – метр в прыжке, но…), узкое, сквозь стену в полтора метра толщиной – готика да и только! А стекло – хуже чем в отечественных гостиницах…»
Столик черного дерева, чуть правее окна, сперва показался отделанным светлым, слегка желтоватым пластиком, но подойдя вплотную, Вика поняла: это что-то натуральное («кость?..»). На стене над столиком крепились два подсвечника (свечи уже горели, хотя сумерки ещё только наметились); перед ним стояло кресло с высокой ажурной спинкой. Правее столика – дверь (толстые доски вдоль, металлические зигзаги поперёк).
Стену напротив скрывали два книжных шкафа, тяжеленные и очень старые даже с виду. По темным полкам вилась причудливая посеребренная резьба. Изящная и легкая. Красивая резьба, которая на пару минут полностью завладела вниманием Вики.
Потом девушка вздохнула и прекратила делать вид, будто всё нормально. Да, комната слишком похожа на сон. Потому что только во сне бывает такое чувство, когда знаешь, что эта комната твоя, хотя в глубине недозаснувшего сознания вертится ясное: ты её впервые видишь. И потому, что только во сне обыкновенная студентка может оказаться в таком неожиданном месте, не помня, как сюда попала и когда. И главное, зачем. Но… но кто же совсем не умеет отличить себя спящую от себя же бодрствующей? Вика трагически возвела глаза к потолку (потолок был тёмный, закопчённый, балочный), опустила их – и наткнулась на камин, с потрескиванием шевелящий гибким рыжим языком между диваном и книжными шкафами.