Кто мог знать, что опера Шостаковича и иезуит из Америки – две вещи несовместные!
На Рождественский музыкальный фестиваль в Новосибирск понаехали гастролеры со всего мира, навезли кучу премьер, наставили опер с балетами. Как корреспондент газеты «Семь дней в Новосибирске», я получила пачку пригласительных, чтобы все это посетить и осветить.
Каждый пригласительный на два лица. Я сводила на культурные мероприятия родственников, друзей, близких и дальних знакомых по очереди – всем хватило зрелищ. А вот на премьеру оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», к сожалению, никто не смог составить мне компанию. Ужасно не хотелось, чтобы пропал дефицитный билет на гвоздь сезона.
Утром в церкви, после воскресной мессы, мне на глаза попалась долговязая нескладная фигура отца Энтони.
Молодой священник-иезуит только что приехал из Америки. Вот уже месяц он старательно изучал русский язык и робко знакомился с сибирскими католиками.
С трудом, но понял, что я его приглашаю на оперу. Страшно обрадовался.
– Опера! В Америке это отшень, отшень дорого! Я хотеть.
Наши места оказались в первом ряду, в самом центре. По обе стороны от нас торжественно сияли бриллианты. Энтони пребывал в полном восторге.
– Я никогда не сидеть в первый ряд! В Америке это отшень, отшень дорого!
И тут как началось…
Шостакович, похоже, решил без прикрас отобразить жестокие нравы мракобесной России ушедшего века и ее малообаятельных жителей. И ему это удалось…
Первое действие открывалось сценой группового изнасилования дворовой девки. И Шостакович, и немецкий режиссер решили зрительный и звуковой ряд с поистине кинематографическим натурализмом, в реальном времени. Крики, женский визг, неприличные позы, глумливые лица – вот с чего для бедного отца Энтони началась Россия. (Я уже не говорю об обете безбрачия, который молодой католический монах недавно возложил, – вообще-то он не подписывался ни на какую порнографию, даже в виде оперы).
«Надеюсь, он не воспринимает это как провокацию с моей стороны…» – забеспокоилась я, в ужасе следя за движением очереди поющих насильников.
Энтони буквально влип в кресло, широко открыв глаза и рот.
Я с облегчением вздохнула, когда насильники вместе с жертвой покинули сцену. Но, увы, легче не стало.
Появилась Катерина Измайлова. В короткой белой рубашке и красных чулках весь акт кувыркалась она с любовником Сергеем на гигантской кровати посреди сцены, и оба эротично пели. Кровать была застелена простыней цвета крови…
«Кстати, „Красная кроватка“ – неплохое название для рецензии», – прикинула я.
Но на отца Энтони после этого я просто боялась смотреть.
Наконец антракт. Включили свет. Энтони вытер пот со лба. Жалко улыбнулся мне:
– Я никогда не видеть такой оперы…
С трудом, но мы пережили еще три действия. Ни о какой рецензии я уже не помышляла, решив специально сходить на спектакль еще раз, уже без католических священников. То, что опера замечательная, постановка классная, было видно невооруженным глазом.
Но отец Энтони, едва получив свое пальто назад, рванул из оперного театра так, будто за ним лично гнались все эти насильники и бабы в красных чулках.
…На следующий день в киностудии я чуть ли не со слезами на глазах рассказала эту историю отцу Войцеху и брату Дамиану, тоже иезуиту.
– До чего ты испорченная! Такого святого человека, как Энтони, повести в оперу! – сурово отчитал меня брат Дамиан, а у самого чертики в глазах.
Отец Войцех открыто хохотал. Эти двое в прошлом работали на Польском телевидении, таких трудно напугать голой правдой жизни. Не то что стерильного отца Энтони.
Дамиан не забыл этой истории.
Когда через много лет к отцу Энтони приехали гости из Америки, и тот размышлял, чем бы их развлечь, Дамиан ехидно предложил:
– Тони, своди-ка их в оперу.
На что отец Энтони в ужасе замахал руками:
– Нет, нет, только не в оперу!..
Китайцы категорически не советуют жить в эпоху перемен.
Однако канадский иезуит по имени, скажем, отец Джеймс попал на миссию в Россию в самую «перестройку». Он не переживал, поскольку ему уже довелось служить в Чили, во время хунты Пиночета, – о котором он, впрочем, отзывается не так уж плохо, как можно было ожидать после промывки наших мозгов советской пропагандой. Пиночет, говорит, настоящий католик, пусть не практикующий, но «воцерковленный», и для своей страны он сделал много хорошего.
Просто отец Джеймс ни о ком не говорит плохо, даже о Пиночете.
Отец Джеймс – пожилой добродушный человек, весьма интеллигентный.
Тем более не типично выглядело его появление в сибирской поликлинике: благообразный иностранец – и с живописным фингалом под глазом! Перед кабинетом врача вся очередь с интересом вытаращилась на него.
– Я упал с кровати и ударился глазом, – объяснил священник изумленному доктору.
– Все так говорят, – не поверил врач.
Как ни странно, все так и было.
Отец Джеймс решил в келье выровнять свою койку при помощи нескольких «бэушных» кирпичей. Ненадежное сооружение ночью развалилось, спящий иезуит свалился на пол и…
Примерно пару недель ходил по Сибири в черных очках, как типичный российский алкаш.
…Осенним днем двое священников-иезуитов, отец Джеймс и отец Александр, идя по улице, вдруг увидели настоящего алкаша, лежащего в грязной луже.
Как правильные миссионеры, они принялись спасать пьяного бомжа из лужи.
– Пошли вы на х … – послал их парень вместо благодарности.
Отец Джейс очень удивился.
– А я думал, что в этом слове ударение надо делать на последний слог, – сказал он своему собрату по ордену.
Анекдот:
Батюшка освящает машину ГИБДД, читает молитву, обрызгивает святой водой, осеняет крестом.
К хозяину машины подходит напарник:
– Сколько он содрал за освящение?
– Ничего. Он пересек двойную сплошную.
– В России примерно миллион католиков, но нам их еще предстоит найти, – часто повторяет сибирский католический епископ во всевозможных интервью.
Образ католического священника конца девяностых – это миссионер, львиную долю своего служения проводящий за рулем, на сибирских трассах. Что-то героическое в этом, несомненно, было.
