Имена изменены, образы собирательные
О консерватории я мечтала полжизни.
Но уж на что в моем родном студенческом городе, университет на университете, а консерватории в нем нет. Ближайшая в столице Сибири.
Туда и отправились мы вчетвером после окончания музыкального училища.
…Обычное общежитие показалось нам чем-то вроде Царства Божия. Язык пока не поворачивался назвать его по-простецки «общагой» – ради такого панибратства надо было как минимум поступить.
С огромными чемоданами, набитыми нотами и учебниками, шагали мы от трамвайной линии по указанному адресу.
Сквозь июньскую тополиную зелень проступила серая девятиэтажка. Из каждого раскрытого окна метров за сто наперебой разносились звуки Рапсодий Листа, Концертов Рахманинова, Каприсов Паганини, – свежая абитура готовилась ко вступительным экзаменам.
– Зачем им поступать, если они так играют, – пробормотала Маринка.
Вконец морально раздавленные бравурными аккордами и немыслимо виртуозными пассажами, мы несмело вошли в святая святых и направились к коменданту, заселяться.
…Едва закинув чемоданы в пустую обшарпанную комнату, мы немедленно реализовали то, что считал своим долгом каждый житель нашей страны, посетивший столицу Сибири: отстояли в кондитерской длиннющую очередь за большим фирменным тортом, с белково-кремовыми березками в качестве сибирского бренда.
Этот торт мы увлеченно поедали в течение трех первых дней нашей абитуры, после чего рвения заметно поубавилось.
– Хочешь тортик? Вон отрежь себе, в том углу лежит, – предлагали мы каждому, кто заглядывал к нам в комнату.
К торту прикладывались и землячки-старшекурсницы, снисходительно учившие нас жить и поступать, и народники с духовиками из нашего училища, заглянувшие проведать, и новообретенные товарищи-конкуренты, зашедшие за учебником и тоненько моросившие, типа, «ужас, как гоняют…» или «десять человек вчера не сдали и уехали домой», – а торт все никак не заканчивался.
Конкурс у музыковедов в этом году поистине дикий, прямо как в какое-нибудь театральное.
Но и мы не лыком шиты: наше провинциальное музучилище под управление знаменитого Шефа, даром что незрячего, издавна славилось крепкой подготовкой теоретиков и исправно поставляло кадры в близлежащую консерваторию. Правда, понаехало нас многовато, не могут же принять столько абитуриентов из одного города.
Тем не менее мы дружно шли напролом: каждую свободную минуту усердно занимались, писали «шпоры», разрабатывали системы визуальных подсказок и проч.
А экзаменов тьма-тьмущая. Ежедневно с утра до полудня мы толпились около какого-нибудь кабинета или зала для прослушивания, а потом то писали диктант, то отгадывали викторину, то играли фортепианную программу, то отвечали по билету на тему из музыкальной литературы. К вечеру, с замиранием сердца, искали свою фамилию в новых списках. Если фамилии не окажется, значит, не поступил, свободен…
В общем, день простоять да ночь продержаться…
…Экзаменационная тусовка – дело непростое: концентрация снобов на единицу пространства превышала допустимую норму.
Нас сильно напрягали еврейские узкоплечие очкарики, картаво излагавшие музыковедческие премудрости, высокомерные зубрилки с Урала, тараторившие наизусть целые страницы из теоретических трактатов, местные отличники, уверенно упоминавшие Шнитке да Канчели, неизвестных нам, темным провинциалам. Кроме того, в толпе всегда кто-то ныл «я нич-че не знаю» да «я не сдам». Не прибавляло оптимизма и то, что наши ряды таяли день ото дня, хотя шансы увеличивались.
Мы худели на глазах, потому что явно недоедали.
Тортик рано или поздно закончился, после чего выяснилось, что наше пропитание никак не организовано: во-первых, мы не имели ни посуды, ни припасов. В магазинах в ту пору царил «совок» в его худших проявлениях: на прилавках не стояло ничего съестного, кроме уксуса и лаврового листа.
Пельмени фабричной лепки, смороженные в один ком, – вот и все, на что можно было рассчитывать. Однако магазины с пельменями «Монолит» имели подлую привычку закрываться как раз тогда, когда мы возвращались в общагу, ощущая тягучую пустоту в желудках.
Днем мы еще как-то питались в обкомовской столовой, указанной нам бывалыми консерваторцами, а вечерами становилось грустно…
Но не тратить же драгоценное время на обустройство быта и на добычу продуктов, ходьбу по магазинам, стояние в очередях, приготовление ужинов, когда над головой, как домоклов меч, висит угроза провала.
– …Не ждали? – воскресным утром на пороге нарисовалась жизнерадостная Светка с чемоданом. – А я тоже решила с вами. Не поступлю – ну и не надо.
Светка была полная, румяная, хозяйственная и в меру ленивая. Закончив училище с тройками, она вышла замуж за военного. Даже речи не шло о том, что она собирается поступать.
Мы обомлели. С одной стороны, мы были ей рады: на курсе она была заводилой и массовиком-затейником, а с другой…
– Да вы не бойтесь – я на заочное, вам я не конкурент, – утешила нас Светка и по-хозяйски огляделась. – Надо бы борща наварить. На базар сходить, продуктов закупить…
«Начинается», – подумала я.
Светка всегда саботировала все наши сборища по подготовке к семинарам. «Нельзя ли покороче, самое основное», – командовала она, когда все же удавалось ее с трудом усадить за конспекты и клавиры.
– Вот сварим сегодня кастрюлю борща, а завтра вдруг нас выгонят – и кто его будет доедать? – возразила я.
Для нас это стало почти приметой: не готовить, чтобы не завалить.
В первый вечер Светка все же нажарила картошки, привезенной из дома, раздобыв у соседей сковородку.
– Это наша последняя картошка, – пригрозила я, поедая ужин. Впрочем, не без удовольствия…
Кое-как Светка встроилась в нашу зубрильную компанию и даже вошла в азарт. Но к концу дня зверски хотела есть не только она одна.
…Уж не помню экзамена, к которому мы так напряженно готовились. Кажется, он был одним из самых ответственных, поэтому мы старались не терять ни минуты.
Уже начало смеркаться, когда мы вдруг почувствовали, что от рези в желудке ни о чем музыкальном не можем думать…
– Магазины закрылись… – произнесла Маринка, выразив всеобщее сожаление.
– Может, в гости сходить? – предложила Аля. – К тем, кого мы угощали тортиком?
– Если не разъехались, – заметила я.
Дружною толпой мы решительно двинулись в гости.
В середине лета общага пустовала: студенты отбыли на каникулы, основная абитуриентская масса, завалившая экзамены, отчалила по домам. Смолкли романсы Рахманинова и мазурки Шопена. Лишь самые стойкие еще держались.
Мало того, что уже стемнело, так еще и половина лампочек была выкручена, и лифты не работали. Мы бродили, как привидения, по всем четырем блокам, туда-сюда. К сожалению, двери всех комнат, в которых проживали наши знакомые, оказались заперты. Костеря «предателей» последними словами, мы бесцельно болтались по пустующим этажам.
