– Красный.
Анна Геймз чувствовала растущее беспокойство.
Тест не представлял для нее никакой опасности, но мысль о том, что в эту минуту кто-то может что-то прочесть в ее мозгах, вселяла неосознанную, но глубокую тревогу.
– Синий.
Она лежала на оцинкованном столе, в центре погруженной в полумрак комнаты. Голова ее покоилась внутри белой трубы томографа. Прямо над ее лицом было укреплено зеркало, на которое проецировались маленькие квадратики. Анна должна была просто называть вслух цвета.
– Желтый.
Через капельницу в левую руку поступала разведенная в воде контрастная жидкость, позволявшая врачу фиксировать приливы крови к мозгу.
Один цвет сменял другой. Зеленый. Оранжевый. Розовый… Потом зеркало потухло.
Анна лежала неподвижно, вытянув руки вдоль тела, как в саркофаге. В нескольких метрах слева она различала размытый силуэт стеклянной кабины, где находились Эрик Акерманн и ее муж Лоран.
Анна представляла, как они отслеживают на экранах деятельность нейронов ее мозга, и чувствовала себя объектом слежки. Как будто грабители влезли ей в башку и вот-вот изнасилуют.
В наушнике раздался голос Акерманна:
– Очень хорошо, Анна. Теперь квадратики оживут. Ты должна будешь просто описывать их движения, используя в каждом случае всего одно слово: вправо, влево, вверх, вниз…
Геометрические фигуры тут же ожили, складываясь в изящную текучую разноцветную мозаику, похожую на аквариум с крошечными рыбками. Анна сказала в микрофон:
– Вправо.
Квадратики сместились к верхней границе рамки.
– Вверх.
Так продолжалось несколько минут. Анна произносила слова медленно и монотонно, пребывая во власти оцепенения.
Жар, исходивший от зеркала, еще больше притуплял чувства.
Скоро она соскользнет в сон.
– Так, замечательно. – Голос Акерманна в наушнике вернул Анну к реальности. – Теперь я прокручу тебе историю, рассказанную на разные лады. Слушай каждую интерпретацию очень внимательно.
– Что я должна говорить?
– Ничего! Ни слова. Просто слушай.
Через несколько секунд зазвучал женский голос. Текст произносился на иностранном языке, судя по звучанию – восточном.
Короткая пауза. И снова та же история, теперь – по-французски, но без соблюдения каких бы то ни было правил: глаголы употреблены в неопределенной форме, артикли не согласованы…
Анна попыталась разобраться в этом нелепо-нескладном языке, но зазвучала следующая версия. Какие-то дикие, бессмысленные слова вплетались во фразы… Что все это значит?
Внезапная тишина почти оглушила Анну, еще глубже вдавив ее во тьму тесной трубы томографа.
И снова Акерманн:
– Следующий тест… Ты слышишь название страны и сразу же называешь столицу.
Анна хотела ответить, что поняла, но в наушнике уже звучало первое название:
– Швеция.
Она мгновенно ответила:
– Стокгольм.
– Венесуэла.
– Каракас.
– Новая Зеландия.
– Окленд. Нет: Веллингтон.
– Сенегал.
– Дакар.
Названия городов всплывали в памяти автоматически, но Анна была довольна своими результатами: значит, ее память не совсем утрачена. Но что видят на экранах Акерманн и Лоран? Какие зоны ее мозга активируются?
– Последний тест, – объявил невропатолог. – Перед тобой появляются лица людей, и ты их называешь по именам – громко и максимально быстро.
Она где-то читала, что самый простой знак – слово, жест, визуальная деталь – может стать спусковым механизмом фобии, тем, что психиатры называют тревожным сигналом. В ее случае таким «звоночком» стало слово «лицо». Анна задыхалась, в желудке начались спазмы, руки-ноги одеревенели, в горле саднило…
На зеркале возник черно-белый портрет женщины. Белокурые локоны, надутые губки, родинка на верхней губе. Это легко:
– Мэрилин Монро.
Фотографию сменила гравюра. Угрюмый взгляд, квадратная челюсть, волнистые волосы:
– Бетховен.
Круглое, гладкое, как бонбоньерка, лицо, узкие, в лучиках морщин, глаза:
– Мао Цзэдун.
Анна удивлялась легкости узнавания. Новые лица: Майкл Джексон, Джоконда, Альберт Эйнштейн… Она словно смотрела на проблески «волшебного» фонаря. И отвечала уверенно, без задержки. Волнение отступало.
Но внезапно произошел сбой: мужчина лет сорока, моложавый, глаза навыкате. Белокурые волосы и светлые брови подчеркивали юношески застенчивое выражение лица.
Страх электрической волной прокатился по телу, причиняя ей почти физическую боль. Лицо на портрете было чем-то знакомо, но никакое имя, никакое четкое воспоминание с ним не связывалось. Ее память превратилась в черный туннель. Где она видела это лицо? Он актер? Или певец? Или просто случайный встречный? На зеркале появилась фотография человека в круглых очках, теперь в полный рост. Анна произнесла пересохшими губами:
– Джон Леннон.
Леннона сменил Че Гевара, но Анна произнесла:
– Эрик, подожди!
Калейдоскоп продолжал крутиться. Сверкнул кислотно-яркими красками автопортрет Ван Гога. Анна схватилась за микрофон:
– Прошу тебя, Эрик!
Изображение застыло. Анна ощущала, что свет и тепло, исходящие от зеркала-экрана, отражаются от ее кожи. Выдержав паузу, Акерманн спросил:
– Что такое?
– Человек, которого я не узнала, кто он?
Врач не ответил. На зеркальной поверхности заблестели разноцветные глаза Дэвида Боуи. Анна приподнялась и произнесла чуть громче:
– Эрик, я задала тебе вопрос: кто это был?
Экран погас. Глаза мгновенно привыкли к темноте. Анна поймала в стекле потухшего прямоугольника свое отражение: бледная как смерть, осунувшаяся. Лицо покойницы.
Акерманн наконец ответил:
– Это был Лоран, Анна. Лоран Геймз, твой муж.
– Когда начались эти провалы в памяти?
Анна не ответила. Было около полудня: ее тестировали все утро. Рентген, сканирование, ЯМР[1] и, наконец, исследование в трубе томографа… Она чувствовала себя опустошенной, обессилевшей, потерянной. И вид этого кабинета не улучшал ее самоощущения: узкая, без окон, комната, слишком ярко освещенная; повсюду на стальных стеллажах и навалом на полу – папки, заведенные на пациентов. На стенах – гравюры, изображающие обнаженный мозг и бритые головы, разрисованные пунктирными линиями и напоминающие схему разделки мясных туш. Все, что ей сейчас было бы нужно, это…
Голос Эрика Акерманна прервал размышления Анны:
– Так сколько времени это продолжается?
– Больше месяца.
– Уточни, пожалуйста, ты помнишь, когда это случилось впервые?
Конечно, она помнила: как бы она могла забыть такое?
– Четвертого февраля. Утром. Я выходила из ванной. И столкнулась в коридоре с Лораном. Он собирался на работу. Улыбнулся мне. Я едва не подпрыгнула от изумления – не знала, кто этот человек!
– Ты его совершенно не узнала?
– В первую секунду – нет. Потом все встало на свои места, в голове прояснилось.
– Опиши мне точно, что ты почувствовала в то мгновение.
Анна едва заметно повела плечами, прикрытыми шарфом в черных и золотисто-коричневых тонах.
