…Вечеринка по случаю празднования дня рождения была на удивление тихой. Наверное, музыка, вдохновенная и нежная, была тому причиной. Первые тосты за именинницу были давно произнесены, все немножко поели, потанцевали, а потом Инна, именинница, поставила подаренную Сергеем мелодию. Именно эта музыка и создала такое настроение, когда одновременно и радостно, и грустно, и возвышенно, и любишь весь мир…
– А не кажется ли вам, дамы и господа, – первым встрепенулся Валентин, – что мы почти печалимся, вместо бурно веселиться?
– А и то правда, – поддержал его Виктор. – И потом, – в голосе его зазвучала обычная усмешка, – не грешно ли забывать об именинниках?
Этот упрёк мог относиться к кому угодно, но только не к самому Виктору. Но он тут же захлопотал, разливая вино и передавая наполненные бокалы, начав, конечно, с Инны и, проследив, чтобы бокалы были у всех, потянулся со своим к имениннице. Инна ему улыбнулась. «Господи, Боже мой, ну кто ещё умеет так чудесно улыбаться!» – эта мысль была у Виктора просто на лице написана. «Кажется, что внутри лица вспыхивает фонарик или свеча и такая она становится – не то что прикоснуться, смотреть страшно – а вдруг и взгляд разрушит это чудо…»
– О, княгиня, – возопил Сергей, – вы чудо нашего века! За вас! – И, выпив, продолжил:
– Люди, покажите-ка мне хоть ещё одну такую женщину!..
– Молчи, олух нашего века! Молчи и смотри на эту! И запомни, у чудес двойников не бывает! – Валентин насупился, чуть ли не как Иван Грозный, и все засмеялись.
– А теперь – танцевать! – это Катя.
– Я, с моими скудными познаниями в арифметике, нас сосчитал и оказалось: пятеро. Кому-то явно придётся обнимать веник.
«Чур, не мне!» – Виктор тут же оказался возле Инны.
– Граждане, позвольте напомнить, что на дворе двадцать первый век. Вальс поэтому необязателен, ибо есть много прочих танцев, где можно танцевать так, что никому не будет обидно.
– Но всё-таки, – отказалась Инна, – кому-то придётся искать веник: дамы просят именно вальс.
Валентин тоже не дремал и уже стоял возле Кати.
– И всегда-то я крайний, – комично вздохнул Сергей и с видом вечного смиренного страдальца включил музыку.
Виктор смотрел на Инну, не отрываясь. Ей стало даже чуть не по себе. Она чуть покачала головой: не надо!
Познакомились они не так, чтобы обычно. Инна, проходя мимо продуктового магазинчика, в двух шагах от дома, чуть не была сбита выскочившим парнем. Обе его руки были заняты: в одной пакет, явно с продуктами, в другой – три стеклянные бутылки, которые неизвестно каким образом удерживал в одной руке. Но – руки были заняты, а потому он не смог схватиться за те же перила, хотя бы. Закон инерции, конечно же, сработал, парень грохнулся во весь свой немаленький рост и въехал обеими руками в стеклянное крошево.
Он бы, вполне возможно, и вовсе не упал, если бы между ними не просверкнуло нечто вроде молнии: они оба поняли, что принадлежат к одному и тому же сословию, способному «видеть» – как младенцы, не потерявшие ещё остроту восприятия.
Слава богу, Инна жила в соседнем доме. Она, даже не спросив имени пострадавшего, потащила его к себе и, хотя ей временами становилось плохо от вида его ран, сумела кое-как забинтовать ему руки. Они молчали всё время, пока Инна, наложив повязку, не спросила:
– Больно?
Парень, все ещё пребывая в растерянности не столько от потери минералки, сколько от ослепившей его молнии, до этих её слов, очевидно, на Инну внимания особого внимания не обращал. Но, подняв глаза, чтоб ответить, так уже их и не отвёл. И не ответил. Какая разница, больно или нет? Куда важнее – что эта молния была, что означала и видела ли её и девушка! Так и не сумев себе на эти три вопроса ответить, он резко встал и уже на пороге сказал:
– Меня зовут Виктор. Спасибо. – И ушёл.
«Странный тип. И удивительно неаккуратный».
Конечно, он был странный. Странными становятся от странных условий, в которых живут. И от особенных способностей, которые невесть откуда возникают. И никто человеку не объясняет, откуда это в тебе взялось и что с этим делать.
Виктор жил только с мамой. С отцом она развелась давным-давно. Виктор даже не помнил бы его совсем, потому что ни одной его фотографии не осталось, если бы раза три в год с отцом не встречался. Почему развелись родители – Виктор так и не выяснил. Но, надо полагать, по инициативе мужа, ибо на личной жизни мать Виктора поставила крест и занималась всю остальную жизнь только собачками. Она была прямо помешана на них. Настолько, что забывала о собственном сыне, пока он сам о себе не напомнит. Ни школой, ни иными делами сына она не интересовалась совершенно. Она исправно готовила обеды и покупала одежду. Если бы только не её странный воспитательный метод не давать Виктору ни копейки: школьный обед оплачен, проездной выдан…
Виктору пришлось искать заработков, чтоб иметь карманные деньги. А поскольку он, как любой мальчишка, души не чаял в автомобилях, то и бегал на ближайшую автотехстанцию, где быстро примелькался: там подержит, там подаст, там что-то подкрутит, – вот и стали ему работяги, не сговариваясь, со временем подбрасывать с получки кое-что. Заработал, дескать. Класса с шестого Виктор, с помощью Сергеича, мастера, (который рискнул и оформил другого, совершеннолетнего, подсобником), заработал себе на велосипед и не только. И каждое лето подрабатывал уже в полный рабочий день. Тем более, что был рослым, крепким и на свои пятнадцать не выглядел абсолютно Поэтому он, конечно, без особого труда поступил в политехнический, но на заочный. А работал всё на той же станции автосервиса.
Курсу к третьему он настолько овладел профессией автомеханика, что приобрёл практически даром развалюху, которую случайно увидел в одном из соседних дворов. Владелец жалел денег на её утилизацию, так что предложение расстаться с этой ржавой коробкой на колёсах воспринял, как неслыханное везение. И не только денег с Виктора не взял, но с большим облегчением передал все документы: владей и радуйся! Возился с ней Виктор месяцев пять, а в итоге получилось нечто весьма быстроходное и даже вполне приличное с виду. Единственным недостатком первой «движимости» были её размеры: укладывать свои длинные ноги в эту коробчонку каждый раз было просто цирковым трюком.
Представительниц противоположного пола он всегда обходил стороной. Ему казалось, что даже если они хорошие, так всё равно не застрахованы от того, чтобы в недалёком будущем не повториться в поведении с материнским. А он во всех возможных и невозможных аспектах был сыт ею одной.