В бежевых лакированных туфлях на высоком каблуке в мастерскую известного художника робко вошла журналистка. Резкий аромат разбавителя и масляных красок окутал её с ног до головы. Черное строгое платьице было в этой сокровищнице творений гениального художника чертовски неуместным. Девушка постучала по открытой двери, привлекая внимание хозяина.
– Да-да, проходите, – ответил суетливый, слегка хриплый голос.
Она сделала шаг и правым каблуком тут же провалилась в щель между двух деревянных досок старого пола. Застыв на месте, журналистка с любопытством огляделась. Несчетное количество картин делало пространство несоизмеримо малым, а ведь в комнатушке трёхметровые потолки!
– Добрый день, Валентин Евграфович, – девушка неловко улыбнулась и с боем достала туфлю из капкана.
– Вы, стало быть, Северина?
В центре мастерской стояло два стула со следами краски разных цветов на спинке. На одном из них, лицом к двери, сидел тот самый, трудноуловимый для прессы художник. В массивных очках с толстой оправой, с седой бородой-лопатой и серебристыми взъерошенными волосами он напоминал безумного профессора.
– Можно просто Сева, – девушка протянула руку.
Вместо ответа на приветствие он указал на второй стул. Девушка провела по сиденью ладошкой и, убедившись, что платье останется чистым, присела на краешек.
– И вот он я, – мужчина артистично взмахнул руками, – король ужасов, сумасшедший творец, гений хоррора и как вы там ещё меня ещё любите называть в своих писульках?
Даже через линзы очков такой взгляд, каким Валентин Евграфович разглядывал гостью, завораживал, заставлял замереть. Казалось, что одно неловкое движение или слово и станешь героиней его новой картины, на которую невозможно будет смотреть без страха.
– Ну что вы, что вы? Испугались? – мужчина отклонился на спинку и дружелюбно расхохотался.
Аккомпанируя звонкому смеху под ним жалобно поскрипывал стул. Северина неловко улыбнулась и подняла голову. Блуждающий взгляд зацепился за два огромных кошачьих глаза на белом грунтованном холсте.
– Будто живые. Удивительно.
– Не живые, чего-то не хватает, – махнул художник рукой и вернулся к предмету встречи, – начнём?
– Да, да, – девушка завела пряди каштановых волос за уши, – Валентин Евграфович, я должна включить диктофон…
Каждый раз как впервые. Всегда неловко говорить о записи разговора. Кажется, пора привыкнуть за три-то года работы, но нет. Сева достала из сумки устройство и вопросительно взглянула на художника. Мужчина молча кивнул.
– Валентин Евграфович, – она произносила отчество медленно, чтобы избежать оговорки, – вы сорок лет пишете картины в этой студии, вы уже художник мирового уровня, не хочется чего-то большего?
Девушка оглядела пространство. Пристальные кошачьи глаза, были мелочью в сравнении с другими полотнами. Посиневший одноногий мужчина болтает с маленькой девчушкой на ослепительно солнечной улице, а над ним возвышается огромная черная тень с красными глазами. Краски блестят в тусклом свете ламп, наверное, недавняя работа. За этим холстом стоит другой, частично открывая изображение – видна женская макушка со спутанными волосами, перемежающимися с зеленой тиной. Северина инстинктивно поёжилась и достала блокнот. В такой обстановке сложновато собраться с мыслями. Когда попадаешь в мастерскую творца, чувствуешь, что там происходит какое-то волшебство, но тут… Совершенно иное дело.
– Сева, не пугайтесь, это же картины, – сказал мужчина, – и, отвечая на Ваш вопрос, считаю, что каждый человек должен уметь довольствоваться малым, но стремиться к большему.
Девушке показалось, что каждое слово этого загадочного мастера кисти пронизано едкой насмешкой. Над её черным платьем и лакированными туфлями, над профессией, над серьезным отношением к работе, над вопросами, которые она подготовила – надо всем, к чему она относится с трепетом и уважением.
– Считаете ли Вы себя свободным человеком? – спросила она, – И что в Вашем понимании «свобода»?
Художник закинул ногу на ногу настолько далеко, что тело приняло форму вопросительного знака, напоминая теперь неуверенного в себе начинающего музыканта. Он отвернулся в сторону. В огромных стеклах очков отражение очередной мрачной картины наложилось на глаза и выглядело это так естественно, будто всё это одно целое. Девушка сглотнула образовавшийся в горле комок. Валентин Евграфович повернулся к журналистке и однобоко усмехнулся:
– Хороший вопрос, Сева, интересный! – кажется, ему действительно нравилось поразмыслить над этим, – Я двадцать пять лет не давал интервью и думал, СМИ совсем деградировали, будут спрашивать сколько стоила самая дорогая картина, кто из знаменитостей покупал мои работы, а вы про свободу, ух!
Девушка, не отводя взгляда от художника, достала из сумки коротенький карандаш. Пока мужчина делился мыслями, она вычеркнула из подготовленного списка вопросов лишние. Всё-таки творческие люди – это больше не про деньги, а про смыслы.
Через полчаса непринуждённой беседы, Северина расслабилась, опустила плечи и даже искренне улыбалась. Она спросила все, что планировала и убрала блокнот за спину, пристроив его на оставшейся площади сиденья, чтобы не мешал. Шелковистые каштановые волосы, как маленькие змейки, задорно переползали из-за спины через плечи.
– А вам тут света достаточно? – спросила девушка, поглядывая на окно.
Говорят, для художников крайне важно естественное освещение, но здесь, в мастерской Валентина Евграфовича окно расположено высоко, а за ним виднеется стена соседнего дома. Деревянные рамы скорее напоминали решетку, чем путь на волю.