Тихо рассыпает луна свое колдовское серебро по земле. Блестящей накидкой сна покрывает она воду в озерце учителя, в бассейне и поилках для ослов; чуть подует теплый ветерок и всколыхнется дивный плат на глади воды, точно скрытая на дне танцовщица поведет округлыми бедрами, заиграет в такт неслышной музыки грудью и животом, заблестят дорогие украшения, польется песня.
После недавнего дождя на листьях смоковницы засверкают блестящие капли, словно драгоценные каменья. Все, чего бы ни касалась своим дивным светом луна, немедленно обращалось в сказку, плененное молчаливыми чарами небесной прелестницы.
Там же, куда не заглядывает луна, царит темень непроглядная, черная госпожа тьма. Страшная волшебница ночи, злая, но от того не менее прекрасная – Луна Черная, для глаз невидная, незаметная на небе среди звезд. Светит она своим избранникам – таинственным воинам великой и прекрасной тьмы, питая их собственным молоком из темных упругих сосцов. Поет древний заговор.
Мальчик глубоко вздохнул, словно пытаясь впустить в себя как можно больше лунного света, и шагнул в темноту. Коридор не освещался, но он отлично знал, сколько ступенек нужно преодолеть, чтобы повернуть затем в новый коридор, чтобы потом… Квинт остановился, прижимаясь спиной к стене и прислушиваясь к своим ощущениям. Тайная галерея учителя – это будет потруднее, чем полоса препятствий для старших учеников, пройти ее – дело чести. Ага. Вот и сквознячок, который всегда дует в этой части галереи, так что и без света можно сориентироваться, где находишься. Хорошо, учитель не подозревает о том, что ночью кто-то лазает по его тайным путям, не то непременно набросал бы на пол колючек.
Он поежился и, подставив лицо прохладному потоку воздуха, пошел, вытянув перед собой руки и вытаращив глаза. Восемнадцать шагов прямо, и затем полоска света. Точно! Получилось. Ну, теперь отдышаться, и самое страшное – пройти по тонкому карнизу, чтобы оказаться за комнатами, занимаемыми в разное время разными наставниками.
Не простой карниз. Квинт его не вдруг одолел. В первый раз так и вовсе чуть было не рухнул на школьный двор, так что пришлось потратить несколько вылазок только для того, чтобы научиться стоять на нем, глядя вниз.
Вообще-то смотреть вниз нельзя, но ежели взблазнется или окликнет кто? Отец учил, что настоящий «Черный паук» всегда должен быть готов к таким случайностям. Зато теперь карниз для него – плевое дело. И высота, и страшные рожи на стенах. Жуткие, особенно в лунную ночь, когда даже птичий помет под ногами только что не светится, и всегда видишь, куда поставить ногу.
В середине карниза – маленький сюрприз. Для других сюрприз, а он-то все эти учительские штучки давно вызнал. Карниз как бы разрывается, без веревки не допрыгнешь. Но это для всех остальных невозможная преграда, а для него – что разбухшее в теплом навозе ячменное семечко раскусить, потому как давно уже найдены специальные углубления в стене, по которым можно опасный отрезок пути перейти. Учитель и те, кому он доверяет, в этом месте узкими кинжалами пользуются, ими за стену цепляются, оттого она и исцарапана, точно все чудища Тартара, сколько их ни есть, ее тиранят. Он же все цепляется пальцами своими многострадальными. Но коли голова с изъяном, телу, понятное дело, достается уже по полной. Впрочем, это учителя так говорят, а он, Квинт Публий, все сделает по-своему, как отец учил.
Квинт улыбнулся про себя, подумав об отце. Вот кто не стал бы полагаться на ненадежные приспособления. Пальцы – другое дело. Пальцы, пока враги «Паука» не изловили и ножом их не оттяпали, всегда при тебе, а вот коли к ножам да веревочкам привыкнешь, будешь без них, как без рук.
Отец… выяснить бы что-нибудь про отца. А ведь учитель знает. Знает и ничего не говорит. Впрочем, почему настоящему «Черному пауку» кто-то обязан что-то объяснять? Потребна информация – добудь, а не тянись к начальству с вопросами, точно малышок за мамкиной титькой.
Квинт даже поежился от ощущения собственной важности. Повел плечами и чуть не навернулся на влажном карнизе. Вот бы завтра срамота была, когда школьный дворник наткнулся бы поутру на покалеченного ученика. Тьфу!
Отец всегда наставлял слушать, наблюдать и считывать тайные знаки. Даже дома не говорили прямо, измышляли словесные обороты, из которых дети должны были извлечь приказ или просьбу, пожелание или предложение.
В тот день, когда в дом пришли солдаты и одетый в красный плащ и золотой шлем с торчащим поперек, точно лучи красного солнца, конским волосом младший офицер – оптио – сообщил матери о смерти отца – Тита Публия Лимуса, предъявив для опознания залитую кровью тунику и родовой перстень… Все это одиннадцатилетний Квинт видел через особую щелку, через которую он привык наблюдать за происходившим в атриуме. Вокруг всего дома пристроенный отцом тянулся узенький коридорчик – двойная стена, в котором взрослому человеку приходилось передвигаться боком, а ребенку – раздолье.
Прекрасно зная, где расположена наблюдательная дыра, мать развернулась к ней лицом, позволяя затаившему дыхание старшему сыну читать на нем, как в открытой книге. Каким же красивым было лицо матери – совершенно белым, с каштановыми волосами, которые рабыни перед завтраком укладывали в высокую прическу, обильно подзолачивая специальной пудрой. Глаза у мамы – темный янтарь, а бровей почти совсем нет, отчего лоб кажется невероятно высоким. Маленький рот и пухлые вишневые губы.
Мама смотрит на развернутую перед ней тунику и какое-то время молчит. Принесший печальное известие офицер тоже молчит, исподволь изучая мамино лицо. Но ее глаза сухи и губы не дрожат. Подошла, подержала в руках грязную тряпку, с отвращением обтерла о гиматий[1] руку. Равнодушно глянула на перстень.
– Нет. Не моего мужа вещи. Ты ошибся.
Мама дышит спокойно, даже слишком спокойно, ровно. Подозрительно. Какая женщина не вздрогнет при виде окровавленной одежды, а она сдержалась. Почему? Поняв, что здесь ловить нечего, маленький Квинт тихо переместился по дуге к материнской комнате. Не случайно же госпожа Ирина явила олимпийское спокойствие, явно зацепила этим наблюдательного стража порядка, и теперь тот постарается проверить, так ли будет спокойна жена или вдова известного во всем Риме «тайных дел мастера».
Мама заходит в свою комнату, садится перед зеркалом, дверь за ее спиной закрыта не плотно. Специально оставила. Квинт устраивается таким образом, чтобы не спускать глаз с маминого лица и заодно держать в поле наблюдения узкую дверную щель в коридор: что дальше приключится? И точно. Мама не успела еще поменять ожерелье, как возле дверей зашуршало. Совсем неслышно зашуршало, но «Черный паук» слышит всем телом. Точно преторианцы
