Глава первая. Чего боятся тени
Записка на скомканном листке пожелтевшей бумаги:
«Утро. Часы бьют семь, и она слышит голос:
– Вспомни мое имя, когда ступишь на снег.
– Снег… Что это? Я никогда не видела снег. По нему можно ходить?
Полдень, двенадцать гулких ударов, и голос снова говорит с ней:
– Позови меня, когда пойдешь сквозь огонь.
– Огонь? Я… Я знаю огонь. Но я не хочу подходить близко! Он ужалит меня!
Вечереет, и часы снова заходятся беспорядочным боем. Она перестает считать удары. Она просто ждет новую загадку.
– Возьми мою руку, когда пепел сомкнется над твоей головой.
– Пепел? Но… Откуда ему взяться? Скажите мне… Его породит огонь? Его будет так много, что я утону?
Она ничего не понимает. Было одиннадцать ударов? Или десять? Почему-то сейчас это кажется самым важным.»
***
– Боги, какая несуразица… Дешевый пафос! – пробормотала Десс, в тридесятый раз за вечер перечитывая содержимое записки, сделанной на изрядно помятом клочке бумаги чьим-то неразборчивым почерком, и тут же комкая ее обратно.
Почерк был чересчур витиеват, но, надо сказать, в чем-то приятен глазу. При должном желании его расшифровка не занимала много времени – нужно было только твердо запомнить, какая из закорючек соответствовала каждой из букв.
А Десс знала это наверняка.
Потому что это был ее почерк.
Вот только она совершенно не помнила, когда и при каких обстоятельствах она сделала эту несчастную записку, а также что она этим имела в виду. Если, конечно, автором безымянной памятки и вправду была сама Десс, а не злоумышленник со странным чувством юмора и схожими представлениями о каллиграфии.
Десс вздохнула.
Должно быть, кто-то подбросил ей эту злополучную бумажку. Но… как? Когда и зачем?
Записка как будто всегда была здесь, на ее столе. Она обнаружила ее одним ужасным дождливым вечером сколько-то вечностей тому назад, и с тех пор они были неразлучны – Десс и клочок бумаги, исписанный ее почерком.
Казалось бы, всей этой неприятности можно было подыскать весьма прозаичное объяснение: как-то ночью Десс проснулась и, не приходя толком в себя, записала разбудивший ее сон. Элементарно! Даже с такой здравомыслящей девушкой, как она, мог произойти столь тревожный казус.
Вот только подобная гипотеза была настолько очевидной, что она просто не могла быть правдой. Этот урок Десс усвоила на всю жизнь – правда никогда не бывала очевидной. По крайней мере, ее правда. Было не очень понятно, как обстояли дела у других людей, но себя как природный феномен она изучила достаточно досконально.
Увы.
Десс вздохнула еще раз.
О, как же она надеялась, что привычка вздыхать не посещала ее на публике! Все эти неконтролируемые вздохи отдавали нездоровым декадансом, что было совсем не похоже на Десс. Даже дома не получалось расслабиться: каждый новый вздох грозился стать неосознанным, а там было недалеко и до полноценной и необратимой склонности. А если, в придачу ко всему, она еще окажется и сомнамбулой…
Это никуда не годилось. Совершенно!
Десс поборола желание вздохнуть еще раз и в поисках новой горести окинула взглядом свой кабинет.
Стол. Очень черный, изящно-массивный, изогнутый, грандиозный. Ее гордость.
Белая стена из непонятного материала – твердая, гладкая и холодная. Все строго необходимые свойства! По правде сказать, она могла бы иногда бывать чуточку теплой (для разнообразия), но нельзя было требовать от стены слишком многого.
А еще – окно в стене. Да-да, самое настоящее оконце из совсем непонятного материала. С тем лишь отличием, что на сей раз материал был прозрачным.
Подумать только… Окно! Абсолютно нелегальное. Запрещенное на всех уровнях. Вопиющее. Возмутительнейшее. Окно.
Единственное на весь Шпиль.
Десс… нет, она не вздохнула. Она будет сдерживаться. Она поморщилась.
У окна стоял телескоп. Это соседство было бы вполне естественным в любом из вообразимых миров, однако Шпиль диктовал свои правила.
На первый взгляд, его обитателям едва ли могли понадобится окна, а телескопы и подавно. Дело было в том, что Шпиль со всех сторон обступало самое настоящее Ничто, и смотреть из его гипотетических окон было бы решительно не на что.
По крайней мере, таково было всеобщее заблуждение, которое всеми доступными ему средствами поддерживал и укреплял Конклав.
Но Десс было известно немного больше.
Небольшое окно, хитрая ставня под цвет стены для того, чтобы вовремя его спрятать в случае острой необходимости, а также изящный серебряный телескоп. Окно скрывается за ставней, и телескоп тут же становится декоративным элементом и очередным проявлением чудачества хозяйки апартаментов. Этим никого на Шпиле уже давно было не удивить.
Но стоит ставенке приоткрыться…
Не вставая со стула, Десс ухватилась за край столешницы и ловко скользнула к тому месту, где должно было таиться окно – ножки стула были предусмотрительно подкованы тканью, и пол, должно быть, совсем не царапался. Ее тонкие пальцы нащупали небольшое углубление на гладкой поверхности стены и легонько надавили. Нажатие должно было быть противоестественно аккуратным – ровно таким, каким его закодировала Десс. Даже у нее самой не всегда получалось открыть ставню с первого раза, но сегодня, когда мысли были заняты другим, тело слушалось ее без нареканий. Что-то щелкнуло, и ставня внезапно спружинила внутрь и демонстративно стукнула о стену.
Странно, раньше она открывалась более плавно. Наверное, стоило смазать механизм. Конечно же, уже не сегодня. Даже если на это не хватит времени завтра, нужно будет предпринять что-нибудь в течение ближайшего месяца. Но только в том случае, если ставня будет снова вести себя вызывающе. Десс не признавала превентивные меры. На самом деле…
Нет.
Она не будет трусить.
Хватит.
– Да посмотри ты уже наконец в это окно! – Десс шепотом упрекнула собственную нерешительность.
«Страшно!» – ответил ей внутренний голос.
– Чудовищно страшно, – согласилась Десс. – Но что поделать? Кроме меня никто с этим не справится.
Как, наверное, жалко звучал ее голос. Слабый и сдавленный. Глаза продолжали искать что-то на полу, на коленях, под столом. Смотри куда угодно, только не заглядывай в это трижды проклятое оконце. Не смотри.
Тело будто бы съежилось в знакомом свинцовом оцепенении. Она была такой маленькой, незначительной. Потные ладони, трясущиеся руки, ком в горле.
– Да нет же, милосердные боги, нет!
Презренное, ничтожное существо! Неужели так сложно поднять глаза? Десс сжала кулак и со всей ненавистью ударила по гладкой поверхности стола.
Несколько мгновений она ничего не чувствовала, но вскоре по руке разлилась боль. Десс зажмурилась. Ладонь мерно пульсировала. Десс зажмурилась еще сильнее и подняла голову.
Она не стала храбрее, и ей не стало менее страшно. С каждым разом ритуал выглядывания в окно все больше затягивался. Абсурдно, ведь то, что уже началось, было необратимо. Лучше уже не будет, Десс знала об этом.
