- Пошла вон!
Не такие слова мечтает услышать девушка после откровенно поганого дня. Нет, не так. Поганейшего! Поганейшего в такой степени, что я даже числа такого не знаю! И, если в любой другой день я бы махнула рукой и развернулась – ведь очевидно, что таким голосом приказы выписывают только великородные – то сегодня с надменной физиономией, крепче обняв бутыль сырыми от слез ладошками, подошла к краю обрыва и свесила ноги. Прямо рядом с раздатчиком «пошла-вонов». А просто места другого не было. Это мой обрыв и сюда я исправно раз в неделю прихожу лить слезы, чтобы брат с сестрой не видели меня в печали. Это там, дома я гарцанная и неунывающая Ландрин, у которой все под контролем, а здесь - размазня Ланни, которая может утирать слезы и другие текущие во время истерики жидкости рукавом и выть на Венеру голодным аркхом.
Но вот сегодня как-то не вышло. Сегодня на моем размазня-уступе восседало Ползучее Великородие: спина прямая, словно палку проглотил, широкая, как платяной шкаф, и, судя по бугоркам под обтягивающей рубашкой, крепкая, как гарцан. Ладно-ладно. Поняла, что он из великородных по откинутым за спину свитым в кольца волосам, отливающим закатным солнцем. Только великородным дозволяется отпускать прически до плеч. Простым искристым – короткие стрижки, а пустышкам, вроде меня, полагается бриться налысо. Мужчинам. Словно они настолько ничтожны, что даже их волосы не имеют права расти на голове. Вот в других местах – пожалуйста. Там, где видно не видно. Разумеется, женщин такое сомнительное счастье обошло стороной. Такая уж странноватая причуда. Всяк житель девятого дистрикта должен знать свое место и с этим, в отличие, например, от первого или пятого дистрикта, у нас все строго. Классовое общество.
Смотрела на это Ползучее Великородие и уже ненавидела. У него есть все лишь по факту рождения, а я по этому факту получила ничего и море проблем.
- Я сказал, вон пошла, - повторил он, не напрягая голоса, но внутри что-то бухнуло и свалилось в область пятой точки. Поскольку я сидела, ниже свалиться было попросту некуда. Сердце, похоже, обмерло со страху и отключилось. Точно великородный.
- Ага. Бегу, теряя панталоны.
Чпок. Открылась бутылка. Когда хватала ее со стола, даже не посмотрела, что беру. «Леройский бриз».
- У-у, аркх плешивый! Перцу тебе в трусы и чтоб лимит холодной воды исчерпался!
Сделала глоток бешено дорогущего вина и поморщилась. Не таким я представляла себе вкус десяти тысяч анников за бутылку. Спирт с привкусом винограда. Почувствовала на себе изумленный взгляд Ползучего Великородия.
- Все еще тут? – удивилась я. – Пор-разительная выдержка!
- Столкну.
По идее, от такого голоса должно захотеться подпрыгнуть и, теряя шлепанцы на бегу, унестись прочь, сверкая черными пяткам. Ну, или самой спрыгнуть и тот короткий миг, что буду лететь до острых шипов внизу, кричать «спаси-и…» шмяк. Больше все равно ничего не успеешь крикнуть. То ли спаси, то ли спасибо. Сила притяжения нынче бешеная. Пора Землю отодвигать от Венеры подальше. Она и без того уже на пол неба, как шишак у Тана, который он себе на лбу набил на днях.
Подняла голову и ахнула, разглядывая сиреневый кругляш планеты. Должно быть, так в далеком прошлом выглядели описываемые в книгах головки сыра с плесенью! Плесени и у нас навалом, в отличие от сыра. Этот деликатес только великородным и доступен. Возненавидела сидевшего рядом с тройной силой. Наверняка пробовал.
- Сталкивай, - опомнившись, я махнула бутылкой в сторону Великородия и сделала еще один глоток. Совсем забыла, что рядом помесь аркха с платяным шкафом. Глянула в лицо меблированному незнакомцу и расхохоталась. А хор-рошее вино, оказывается! Крепкое такое! Когда три гуляющих отображения Ползучего Великородия собрались воедино, я запечатлела в памяти выражение лица, которым самим по себе можно прихлопнуть нехилого такого аркха. Точнее, завидев такое выражение лица аркх должен повалиться на спину и жалобно задрыгать лапками, притворяясь мертвым. По идее и я тоже, но вот конкретно в этот раз не падало и не дрыгалось.
- Парень бросил? – окинув меня презрительно-снисходительным взглядом, выдавило Великородие.
Подарила ответный, не менее снисходительный, хотя стоило отдать должное, в отличие от меня мерзавец выглядел бесподобно. Белая рубашка с подогнутыми рукавами демонстрировала в треугольнике распахнутого ворота гарцанные мышцы, сложенными на груди руками можно аркхов душить, прям вот так, не напрягаясь! Вообще, раньше я фанатом мужских ног не была и, вспоминая ноги Таххира, могла только фыркнуть, особенно от запаха носков, что он снимал, и каждый вечер ставил в углу, стоячком, но конкретно этот экземпляр своими ходулями впечатлил. Я долго рассматривала гладкую холеную кожу на подтянутых мускулистых икрах, видневшихся из-под бермудов, а потом перевела взгляд выше. Намного выше. На пепельно-сизые радужки в миндалевидном разрезе и выдавила не женственное:
- Ха!
Которое запила огромным глотком вина.
- Хор-рошее вино! – еще раз подтвердила, стараясь не думать, как в этот момент выгляжу. Хвостик, судя по кидающимся в лицо белым волосам, тоскливо сбился набекрень, лицо красное и опухшее от слез, губы искусаны, под глазами наверняка мешки, грустные такие и безысходностью отливающие, а про заляпанное грязью и порванное платье и вовсе молчу.
Великородие выдернуло из моих рук бутылку и, глянув на этикетку, хмыкнуло:
- Посредственное.
- Фи, - отобрала обратно и сделала еще один глоток. – Это для тебя, Ползучего Великородия посредственное. А для меня – пустышки, хор-рошее! Тем хорошее, что этому аркху плешивому не достанется с его пышногрудой дохлогрызкой!
- Тебя бросили, - мне снова подарили тоскливый взгляд, об который, видимо, предлагалось убиться, чтоб не мучить Великородный слух.
- Бросили? - усмехнулась. - Бросить можно мусор, а я – сама ушла. С гордо поднятой головой!
- Гордо поднятая голова выглядит иначе, - жестко осадил незнакомый самец дохлогрызки.
У дохлогрызок самцы вообще не в почете. Когда самка дохлогрызки обзаводится потомством, первое, что она делает – съедает папашу своих детей. Отличная, стоит сказать, традиция! Маме, после рождения Альби, следовало сделать то же самое. Ну, как минимум, откусить отцу чего-нибудь очень важное, чем он привык размахивать направо и налево. Вот прямо как Таххир. Некстати вспомнились его танцы с писюном в нашу третью годовщину. Ох, некстати. Он повязал на него большой синий бант и решил, что в качестве подарка на годовщину сгодится. А я вот подарила ему живое деревце в горшке, как символ нашей растущей любви. Дура. Символ, к слову, зачах. Этот непарнокопытный решил, что стакан воды – слишком великая плата за любовный символизм.
