У нас в России все решается ударом. Ударом по телевизору, телефону, принтеру, ни к месту поставленному шкафу или стулу, тормозящему компьютеру, нахально смотрящему ебальнику.
Я бы хотел погибнуть, читая стихи в перестрелке на групповой светской оргии, но валяюсь под столом в местной пивнушке, после крепкого удара правой рукой сварщика с кораблестроительного завода.
Нет более лицемерных, чем те, кто с тобой всегда соглашается. Сварщик со мной не соглашался, а я не соглашался со сварщиком. Что не говори, но правда есть правда, его несогласие выдавало в нем красноречивого, честного человека! Но также правда, что в каждом есть что-то плохое. Я был чертовски хорош, когда сказал ему, что его грязный рот слишком громко кряхтит о своей дрянной жизни, мешая мне тем самым смотреть второй раунд известного всему миру поединка. Я был хорош, как маленький, но красивый кораблик, на котором разыгралась жаркая оргия с ожесточенной перестрелкой, но сварщик был хорош, как шторм, который одним взмахом гребня поглотил корабль! Обходя этот пассаж про корабль вернемся к фактам! Удар в челюсть – это плохо, некультурно, но справедливо.
Когда я говорю даме, что я хороший отделочник, многие понимают это не совсем правильно. Я не о настенной плите или штукатурке, понимаете? Я про то, что хорошо тебя отделаю, детка! Но эта дама поняла это именно так как надо.
Когда я лежал на полу и на моё лицо со стола большими каплями стекало пролитое пиво, она первая бросилась меня поднимать.
До этого мы почти не разговаривали, но подсела она сама. Она спросила про ставку на поединок, я сказал, что не делал. Она положила на стол чек местной букмекерской конторы и сказала, что, если этот пафосный ирландец сегодня проиграет, она больше никогда не будет ставить, черт его дери. Я заказал ей пиво, она сказала, что будет вермут. Я поддержал и заказал вермут. Ее звали Вика.
Сварщик со своим собеседником быстро сорвались с места и скрылись, все остальные, кто был вокруг, не спешили помогать. Манеры аристократов не часто обитают в дешевых пивнушках.
Первую я увидел ее, она оттащила меня от струи пива которая лилась на моё лицо, заливая мои зенки. Хорошо, что линзы не отчалили на этих бурных потоках хмеля. Со зрением в минус пять до дома рискуешь вообще не дойти!
Второй был бармен, вдвоем они подхватили меня за руки и оттащили к барной стойке. Через несколько мгновений я уже чуял своей жопой обивку стула. Или табурета. Не знаю.
Я пришел в себя спустя минуту, голова перестала кружиться, я отпил пива. Бармен подал салфетку, я вытер пиво с лица и шеи, ощупал щеку и глаз.
– Сейчас дам льда! – сказал бармен.
– Спасибо! – ответил я.
– За это ты заплатишь отдельно, – добавил он.
Что я чувствовал после нокдауна? Такие моменты отрезвляют. Мне захотелось вкусить закат на берегу черного моря. Сразу тянешься к живому, понимая, как легко разбить свою голову о чей-нибудь кулак.
– Ты смелый! – сказала Вика.
Я посмотрел в ее голубые глаза, – я дурак, – смело заверил я.
Она рассмеялась и протянула стакан с вермутом, – тем не менее, эти уроды скрылись, здесь стало куда тише, выпьем за тебя!
А эта баба хороша! – подумал я, – выпьем! – я чокнулся с ней пивом, отпил, затем посмотрел на телевизор.
– Ирландец его сейчас поимеет – сказала она.
– Да, похоже на то!
И ирландец его поимел.
Потом встал вопрос куда более приближенный, когда я поимею ее?
На улицу мы вышли вместе. Она оживлено рассказывала о своей картине, которую, по ее словам, пишет уже второй месяц. Я обнимал ее талию и наслаждался тем, как чертовски вкусно пахло шоколадом.
– Значит, граненый стакан, пролитая вода, и старый кассетный телефон?
– Да! Согласись, в этом что-то есть?
Я посмотрел на небо, было лето, пол второго ночи, на улице приятная прохлада, на небе тысячи звезд.
– Во всем что-то есть! Смотря под каким углом смотреть. Покажешь, под каким углом рисуешь ты?
Она на секунду задумалась.
– Да, даа! Конечно, пошли покажу!
Я не навязывался, вообще, всегда стараюсь соблюсти приличия! Во всяком случае, мне так кажется.
– Назначь время и место, я надену смокинг, возможно, белый в черную клетку, как носят многие творческие личности, и с радостью приду чтобы оценить твою работу!
– Белый в черную клетку? Это кто, например, такое носит? – она усомнилась.
Я. Такое ношу только я. Не знаю людей, который носят более сомнительные наряды.
– Ооо, всех не перечислишь! В первую очередь я!
– Ты!? Ты творческая личность?
– Несомненно! Просто мало кто об этом знает.
Она рассмеялась.
– Нет, давай без смокинга, твои шорты и майка меня устроят! Пойдем сейчас?
– Сейчас?
– Да, или ты не хочешь сейчас?
– Отнюдь, если ты настаиваешь, оценим прямо сейчас! – моя рука с талии опустилась чуть ниже, как бы случайно, но там и осталась. Никто не был против. Разговор перешел на уровень делегирования полномочий – я нес ахинею, она смеялась. Мы шли к ней домой.
Однокомнатная квартира в старом панельном доме была мне по духу. Пожелтевшие обои, пожилая мебель, большое пыльное кресло с деревянными ручками, короче говоря, все то, что так или иначе ассоциируется с нищетой и разрухой. Не то что бы я это все любил, просто это был мой уровень. Скромно, дешево, зато уютно.
Пахло в квартире чертовски вкусно, запах был похожа на тот, что исходил от Вики, но менее концентрировано. Когда мы вошли, она включила свет в прихожей и комнате. Я разулся и прошел в комнату. Я был в сланцах, а значит без носок. Ступнями я сразу ощутил приятный ковер, затем увидел большую кровать. Я сразу понял, что скрипеть она будет на все десять из десяти.
В дальнем углу стояла картина. На скромном мольберте небольшая картина. Действительно, граненый стакан и старый телефон, очертания пролитой воды она едва начала наносить.
– Присаживайся, – сказала она, – что будешь пить?
– Пиво.
Сходив на кухню, она вынесла банку пива. Я открыл, попробовал, чистая ссанина, но мне понравилось. Она пододвинула второе кресло, которое я не сразу заметил. Мы сели напротив картины, она на одном кресле, я на другом. Я отпил пива.
– Нравится? – спросила Вика.
– Да, она в духе минимализма. Чем меньше деталей, тем лучше! – заключил я.
– Может побольше красок?
Я повернул голову и посмотрел ей в глаза. Голубые глаза.
– Нет, меньше красок. Не нагромождай лишнего, сохрани баланс.
Она рассмеялась, – почему ты так смотришь на меня!?
Я еще раз оглядел ее. Она хороша. На вид все шестнадцать лет, оказалось, двадцать три. Стройная, среднего роста, блондинка, прическа каре, острые черты лица, маленькие ровные зубы.
– Чувствую себя неловко, – следующие слова дались мне тяжело, так как они отдавали экспрессивностью и наглостью, но имели место быть, – как будто вижу что-то очень красивое, прекрасное, но не могу дотронуться! – Я перенес вое туловище через ручку кресла и впился в ее губы. Она этого ожидала. У нее во вру было вкусно, она, черт подери, была как будто вся из шоколада! Я поднялся с кресла, взял ее за шею, поднял и обхватил как надо. Прям, мать ее, как надо!
