***
Перед глазами проплыло бледное девичье лицо, на мгновение застлав раскалённую мушку, мелькающую в прорези целика. Видение было настолько неожиданным, а лицо настолько знакомым, что Пашка вздрогнул и дёрнулся. Прицел, ловящий очередную движущуюся точку в ущелье, сбился. Ставшие неверными руки послали короткую очередь куда-то в сторону. Безотказный АКС, возмутившись и выплюнув последние патроны из магазина, вообще замолк.
Чертыхнулся и быстро сполз с насыпи. Увлёкшись, он подполз слишком высоко на холмике траншеи и мог представлять собой замечательную мишень для любого удачливого стрелка снизу. Не стоило так уж беспечно…
Внезапно лицо вновь всплыло перед его взором. От неожиданности он вжался спиной в земляную насыпь, отчего за шиворот заношенного камуфляжа посыпались мелкие крошки сухой земли. Только что рукой не закрылся от посетившего его призрака.
На худеньком, почти прозрачном лице ярко выделялись глаза – всё те же, живые, удивительного оттенка синие глаза, серьёзно, очень внимательно вглядывающиеся в самую глубь Пашкиной души. И видели они всё, каждую его мысль, легко считывали мятущиеся внутри живого тела эмоции.
Засевшие в ущелье боевики, завязавшие с самого рассвета эту перестрелку, пока ничем особенным в военном искусстве не поражали. Размеренная стрельба перемежалась редкими взрывами на обеих сторонах. Военный лагерь огрызался интенсивней атакующих, высокомерно поливая огнём окрестности у подножия лагеря. Самих боевиков не было видно, лишь огоньки стрелкового оружия меняли своё местоположение, да стрекот выстрелов не затихал, даже не думал прекращаться. Те наверняка знали, что большая часть армейцев в это время на высоте отсутствует со всей приданной им бронетехникой и тяжёлым вооружением, поэтому уходить не спешили.
В воздухе заметно вибрировало железо, а каждый разрыв, прозвучавший неподалёку, заставлял привычно вжиматься в землю. Очень высоко в прозрачном до синевы небе жарко насмехалось солнце над оголенными горами.
Вот так глюк от жары, голода и опасности. Помотал головой, понял наверняка, что просто почудилось.
Видение отрезвило Пашку, вывело из адреналинового состояния. Хмуро заправляя сдвоенный рожок, перемотанный изолентой, он прислушивался к почти позабытому, грызущему совесть чувству вины и бессилия.
Да, если бы он мог вернуть тот вечер обратно…
Внезапно лицо вновь всплыло перед его взором. От неожиданности он вжался спиной в земляную насыпь, отчего за шиворот заношенного камуфляжа посыпались мелкие крошки сухой земли. Только что рукой не закрылся от посетившего его призрака.
На худеньком, почти прозрачном лице ярко выделялись глаза – всё те же, живые, удивительного оттенка синие глаза, серьёзно, очень внимательно вглядывающиеся в самую глубь Пашкиной души. И видели они всё, каждую его мысль, легко считывали мятущиеся внутри живого тела эмоции.
Пашка сжал автомат так сильно, что кожа на костяшках кулаков натянулась и побелела даже сквозь въевшийся загар и замызганность. Хотел отвести взгляд – не получилось. Понял, что и не получится, бесполезно это. Собрался, вздохнул судорожно и прямо в них посмотрел, ожидая увидеть там всё, что угодно, вплоть до того моря ненависти и презрения, которые он, вне всякого сомнения, заслужил.
Правда, ничего этого в глазах у неё там не было. Вообще там, кажется, ничего не было.
Кроме бездонной глубины. И были в них ещё отблески непонятной жалости и вроде как лёгкого интереса, чему Пашка немало удивился – им уже очень давно никто не интересовался и не жалел. И даже не жалость, а нечто большее. Всё, что было в них, бездонных, так это одно лишь Сострадание, и отблеска которого не увидишь во взгляде живых.
– Слушай, – голос её почти не изменился, всё тот же тембр и девичья мелодичность. Может, стал только глубже и раздавался не в воздухе, а прямо в голове солдата, минуя уши. Не слышно было бы такого голоска за стеной автоматической трескотни и хлопков гранатомётов.
– Слушай, – сказала она, – сейчас я на твоём месте ушла бы во-он туда, – и показала глазами на ответвление окопа метрах в пятнадцати, где в это время управлялся со своим пулемётом Головастик, что-то крича в пылу боя в адрес родных противника.
И всё исчезло. В уши ворвались все звуки этой реальности, что были приглушены в последнее мгновение. Сверху от разведчиков немыслимо оглушающе грохнул СПГ*, с шуршанием посылая снаряд в сторону ущелья. Слева за кустами зеленки все так же покрывали всех и вся сержанты Первый и Третий, для своих – Толян и Шкера, перемежая перлы родного языка с автоматными очередями. Где-то в соседнем окопе всё ещё заходился в захлёбывающемся крике раненый с первого батальона, то и дело срываясь на дикий визг. Пробраться к нему не представлялось никакой возможности, для этого пришлось бы преодолевать метров тридцать открытого пространства, а самоубийц даже в группе специального назначения, славящегося своими лихими бойцами, не было.
Пашка, обладая редкостным упрямством, на этот раз без раздумий повиновался возникшей из ниоткуда девчонке. Тем более что позицию уже давно надо было менять. Подхватил РД* с патронами с земли и побежал, пригнувшись, по узкой траншее, высушенной намертво обжигающим солнцем. Ворвавшись в ответвление, где орудовал Сашка Головастик, швырнул ранец на дно окопа, добавив пыли в этот и без того пыльный день. Сел сверху. Пока есть сколько-то времени и прикрытие, надо снарядить доверху все использованные магазины. Запустил пятерню в зелёную россыпь патронов 5.45.
Горячий воздух здесь очень ощутимо пропитался пороховыми газами. Вокруг Головастика утоптанная земля под ногами была усеяна гильзами и пустыми пулемётными лентами. Повернув закопчённое лицо к Пашке, закричал, перекрывая грохот близкой стрельбы:
– Паха, ну как, а? Страшно одному стало, да?!! Без папки загрустил?!.. Иди к папке! – и заржал, жеребец, хлопнув грубой ладонью себя по ляжке.
– Пошёл ты… – привычно отбрехнулся Пашка.
И вдруг вдарило. Обжигающе горячий воздух пронёсся по траншее, обдав обоих дрожащим черным дымом. В уши нестерпимо бухнул молот, перекрывая все связи барабанных перепонок с внешним миром.
– Еть… бтыть! – орал Головастик, зажимая онемевшие уши ладонями. О полном содержании монолога Пашка мог лишь догадываться или читать по губам. Нормально так глушануло. ПКМС взрывом развернуло, и он висел на бруствере, зацепившись одними сошками за бревно, притащенное сюда бойцами для лучшего укрепления огневой точки. Пулемётчик вновь заорал что-то на своём неслышном языке, тыча пальцем в сторону, откуда прибежал Пашка, при этом тряся изумлённо головой.