Анна Птицина, Андрей Птицин - Iстамбул

Iстамбул
Название: Iстамбул
Авторы:
Жанр: Историческая литература
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2012
О чем книга "Iстамбул"

Эта книга – о России. И не только о ней и о её последних царственных отпрысках, но и о нас с вами. О прошлом, о будущем и, конечно, о настоящем нашей многострадальной родины.

Можно ли интересно писать о русской истории? А о мировой истории? Да и нужно ли – ведь всё давно уже написано. Энциклопедии, учебники… скучно.

Но то, ЧТО и КАК БЫЛО, многократно превосходит по интересу, по накалу страстей и эмоций то, ЧТО НАПИСАНО и мёртвой петлёй зажато в тисках официальной версии истории. Мировой версии. Где России отведена постыдная роль отсталой громадины, несправедливо обладающей богатыми ресурсами, с населением во многом ущербным, пьяным, тупым и агрессивным.

Это не наша вина, но это и не беда. Ведь мы в состоянии понять многое, если захотим. И мы поймём многое, пусть даже какие-то силы упорно не хотят допустить этого. Мы поймём. ЕСЛИ ЗАХОТИМ.

Бесплатно читать онлайн Iстамбул


1

Сквозь сон Саше показалось, что Валера с кем-то разговаривает. Голосов несколько, звучат приглушённо, но голос хозяина явно чем-то недоволен, даже раздражён.

«Нет, видно, покоя и тишины нет нигде, даже здесь, в полузаброшенном людьми и богом посёлке. И чего шумят?» – Саша перевернулся на другой бок, накрыл голову подушкой и попытался не упустить ниточку только что снившегося сна, как будто она могла снова втянуть его в царство Морфея.

Они с Валерой уже два дня прожили в этом посёлке, расположенном хоть и недалеко от города, но на значительном расстоянии от трассы и потому кажущимся чуть ли не уголком из мира прошлого, из мира давно ушедших в небытиё предков. Леса, озёра, речушки; холмы, распаханные под поля, но частично уже заброшенные и заросшие бурьяном и вездесущим кустарником. Красота – необыкновенная. А, может быть, как раз и обыкновенная. Наша нормальная, привычная с детства, неброская, но такая притягательная и животворная красота родной природы. Наша природа не кричит о себе яркими красками или вычурными формами – а зачем? Тот, кто способен услышать шорох листа или уловить едва заметную полынную горчинку в дуновении ветра, не нуждается в особом приглашении, чтобы восхититься окружающим.

Какие у нас просторы… Какая ширь, высь… Какая синева… Синева, льющаяся с неба, и синева, отражающаяся в прохладных водах заросших осокой прудов, неторопливых речушек, спокойно распластавших свои зеркала озёр… Есть ли где ещё в мире такой размах? Такое величие в простом, такая горделивость в обыденном, такая нежность, скромность, ненавязчивость, гармония, порождающие щемящее чувство сопричастности чуду?

Саше эти места были знакомы с детства. Здесь жила его бабушка, у которой они с сестрой проводили все каникулы. Здесь у него появились первые надёжные друзья, первая любовь. Та любовь, о которой никто никогда не знал и никогда не узнает – это своё, личное, о чём не должна знать даже Сашка-сестра, с которой он делился всем и не представлял, как можно жить иначе.

Конечно, это не была любовь в привычном теперь понятии об интимных отношениях мужчины и женщины. Это было что-то… что-то сродни тому же чуду, которым дышит всё вокруг в природе, не затронутой грубыми лапами так называемой цивилизации. Первые волнения в груди от улыбки, запаха, громкого голоса прелестного создания с ямочками на щеках. Ощущение неописуемого удовольствия от ударов крепких кулачков, которыми скуластая девочка мутузит его за развязное и даже грубоватое к себе отношение. Теперь Светик (так он звал её про себя) – уже взрослая тётка. Она и раньше-то была крупнее его, да и старше, а теперь, после того, как у нее родились двое детей, с трудом можно было представить её милым созданием с ямочками на щеках. Саша еле узнал её в автобусе, когда, ещё будучи студентом младшего курса, ехал как-то с занятий и его окликнула, как ему показалось, пожилая бабища. Да… неужели красота и молодость так мимолётны?


Он понял, что уснуть ему не удастся. Воспоминания детства будоражили его, и даже кровь слегка взволновалась, когда ему удалось поймать мимолётный бледный образ «милого Светика». Да и голоса, как бы он ни закрывался от них, прорывались сквозь вату тяжёлой подушки.

– Блин… неужели не наговорились? – Недовольно бормоча, Саша скинул подушку, потом сел и прислушался. – Да никак там… Э, как бы до драки не дошло!

Зал, в котором до того сдерживаемые голоса уже переходили в крики, находился через одну проходную комнату от спальни Саши. Валерин голос что-то требовал, угрожал, остальные голоса тоже начинали переходить в наступление. Саша прошлёпал в зал, распахивая все двери по пути, и на пороге остановился, зажмурившись и заслоняясь рукой от яркого света.

– Вы что тут… вообще? Спать-то дадите?

– Явление… – Оглянулся на него Валера.

Но его ироничное словечко не успело ещё даже дозвучать, как на шее у Саши повис какой-то мужик:

– Санёк!!! Вот не ожидал! Ну ни х… себе, Валерик! Ты зачем от меня Сашку прятал? Санёк, Санёк! Я уж и забыл, когда тебя в последний раз видел!

– Толян, ты что ли? – По интонации и по не вполне литературным оборотам речи Саша узнал друга детства.

– А то! Ты, говорят, совсем заучился?

– Ну… знаешь ли.

– Век живи, век учись! Да это я так, не обижайся. Ах, Валерка, теперь-то до меня дошло, что за сюрприз ты мне готовил. Мальчишник, говорит, завтра. Пригласил посидеть по-мужски. А про Санька-то не сказал… ох, вражина…

Привыкнув к свету, Саша разглядел Толяна получше. Это из-за старой облезлой телогрейки он показался ему сначала мужиком. Теперь же, когда под распахнутой верхней одеждой он увидел тщедушное тело в майке и штанах, которые раньше назывались трико, Саша с удивлением и радостью рассмотрел ничуть не изменившегося за годы Тольку Парамонова, его спутника в детских шалостях, его друга и даже его одноклассника, с которым он полгода проучился в сельской школе в 5-м классе, когда мать с подхватившей осложнение Сашкой уехала в санаторий. Теперь даже школы в опустевшем селе нет, а вот Толька, Толян, друг, задира и сквернослов, как был, так и есть здесь – да и куда ему деться? Где родился, там и пригодился – несомненно, в присказке Толяна есть определённый смысл. Саша отметил про себя, что лишь лицо у Толяна стало темнее, да волосы, как всегда всклокоченные, пореже.

– Ты мне зубы не заговаривай. – Остудил радостный пыл Толяна Валерий. – Я ведь видел, как вы через крыльцо сигали. – И показал рукой в сторону соседнего дома.

– Не верит! Ты гляди, Санёк, он нам не верит!!! Мы ему тыщ-щ-щу раз говорили, что мимо проходили.

– Ну хватит! – Громкий голос Валеры не предвещал ничего хорошего. Все знали, что Валера служит в ФСБ и с ним не стоит шутки шутить. Да, свой он, деревенский, но живёт понятиями чести и совести не на словах. – Карманы выворачивай.

– На! На! Не крали мы ничего у твоего соседа! Понял? – Толян распсиховался, повытягивал наружу пустые и в основном рваные карманы. Посыпались крошки, спички, обломки сигарет. – Да и какого… нам делать у Альбертика? У дачника?! Что у него может быть, кроме ржавых лопат да вёдер? И вы выворачивайте! Что стоите? Пусть убедится, что не лазали мы в дом, просто мимо шли.

Два других то ли парня, то ли мужика послушно вывернули карманы и показали пустые руки.

– Санёк, ей богу, шли мы себе мимо, путь сокращали… Ну да, через крыльцо сиганули, ну и что?! А этот…

– Ну… не кипятись, – попробовал остудить Толяна Саша. – Прав Валера, нечего по чужим огородам шастать.

– Да путь сокращали, понимаешь?!

Саша кивнул и неосознанно повторил:

– Понимаю.

Валера же молча развернул Толяна к себе и точным движением руки вытащил у того из внутреннего кармана телогрейки тяжёлый свёрток, обёрнутый в тряпку.


С этой книгой читают
Праздник Рождества заимствован из дохристианских культов «умирающих и воскресающих» богов ежегодно праздновавших приуроченное к периоду зимнего солнцестояния 21—25 декабря. Христианство первых веков не знало этого праздника, так как в Римском государстве праздновался в дни зимнего солнцестояния праздник «Непобедимого Солнца». С середины IV века христианство восприняло у древнеиранского культа Митры, зародившийся в Южном Урале, превратив его в пра
В книге рассматриваются вопросы, связанные с понятием теории государства и права как общественной науки. Автор приводит примеры из истории государства и права России и зарубежных стран, обосновывает вывод о самостоятельном характере предмета науки, о ее основополагающем значении для познания объективных закономерностей развития государства и права, о материальном характере государственно-правовых явлений и их значении для развития Российской госу
В книге «Великая любовь Оленьки Дьяковой» собраны истории-судьбы, объединённые улочками и реками Петербурга – Петрограда – Ленинграда, его дворами-колодцами, парадными и чёрными лестницами.И сам Город, полноправный и главный герой каждого из рассказов, – крутит, шаманит, гонит сквозь себя персонажей, как кровь по венам, врастает в них…Талантливый студент Императорской Медицинской Академии, рискнувший провести необычную операцию под чужим именем;
Империя Сун (960—1279 гг.) была одной из самых блестящих и процветающих цивилизаций. Она возникла после периода пяти династий и десяти королевств и ознаменовала начало золотого века китайской культуры, науки и технологии.
Информативные ответы на все вопросы курса «Медицинская физика» в соответствии с Государственным образовательным стандартом.
Информативные ответы на все вопросы курса «Нормальная анатомия человека» в соответствии с Государственным образовательным стандартом.
Взрослые и дети ждут наступления Нового года с нетерпением. Готовятся, выполняют задания адвент-календаря, делают покупки, загадывают желания. Кто-то мечтает о собаке, кто-то о кукле с большими глазами, а кто-то очень хочет найти друзей. И все без исключения ждут чуда!Эти рассказы о детях и для детей, о дружбе и вере в Деда Мороза! О маленьком тигренке Бони, который больше не одинок!
Четыре части романа-тетралогии «Александрийский квартет» не зря носят имена своих главных героев. Читатель может посмотреть на одни и те же события – жизнь египетской Александрии до и во время Второй мировой войны – глазами совершенно разных людей. Закат колониализма, антибританский бунт, политическая и частная жизнь – явления и люди становятся намного понятнее, когда можно увидеть их под разными углами. Сам автор называл тетралогию экспериментом