Осень в Сибири короткая, но ясная, щедро балующая солнечным светом и богатством золотой листвы. Уже в начале сентября ночами случаются заморозки, однако, полуденное солнце прогревает воздух до такой степени, что сибиряки скидывают с себя пальто и куртки, поспешно надетые утром.
Елена Алексеевна Соколова, учитель истории общеобразовательной школы №8, медленно шагала по знакомой с детства аллее, покрытой золотым шуршащим ковром. Занятия закончились, но ей вовсе не хотелось идти домой. Осеннее солнце не радовало, как уже ничего не приносило счастья в этой жизни. Через месяц Елене Алексеевне должно было исполниться сорок три года. Это была грузная некрасивая женщина, совершенно неухоженная и к столь солидному возрасту ничего не достигшая ни в карьере, ни в личной жизни. Школа, где она работала, казалась несчастной адом. Дети не любили учительницу истории и посмеивались над ее неуклюжей походкой, рваной и абсолютно не подходящей к типу лица стрижкой и немодной одеждой, купленной на распродаже. Да и учителя относились к своей коллеге с плохо скрываемым пренебрежением. Особенно Елене Алексеевне доставалось от красивой и ухоженной литераторши, сохранившей девичью стройность, несмотря на рождение двоих детей. Подкалывал историчку и Виктор Петрович, физрук. Будучи простым парнем и не претендуя на звание интеллигента, он не стеснялся в выражениях и часто отпускал непристойности в виде пошлых шуточек касательно секса, точнее, его полного отсутствия в жизни Соколовой. Поддерживала и любила Елену Алексеевну лишь Ольга Ивановна ― завуч по воспитательной работе, душевная женщина пенсионного возраста.
Елена Алексеевна вовсе не страдала из-за своего внешнего вида: ее больше расстраивал недостаток любви. Да и матушка, будучи деспотичной и авторитарной женщиной, постоянно упрекала дочь за отсутствие личной жизни. Учительница уже опустила руки, не надеясь, что однажды счастье любить и быть любимой улыбнется и ей. До сорока лет она старалась выходить в люди: посещала кафе, театры и даже ездила в туристические походы к озеру Байкал. Но окружающие мужчины совершенно не замечали Елену Алексеевну, словно смотрели сквозь нее и не видели в ней женщины. Подруги детства и бывшие одноклассницы выходили замуж, рожали детей, разводились и снова влюблялись, Соколова же продолжала жить с родителями в старой хрущевке, видевшей свой последний ремонт в аккурат за год до начала августовского путча.
Типовая двушка хрущевского проекта, в которой ютилась семья Соколовых, располагалась на четвертом этаже старенькой пятиэтажки. Окна квартиры выходили на север, поэтому солнце здесь было крайне редким гостем. Ремонт, как уже ранее упоминалось, практически отсутствовал. Дверь в жилище была обтянута дерматином, порядком облезшим от старости. В тесной прихожей возле входа висели огромные оленьи рога, как бы символизирующие недавнее прошлое главы семейства. Пол был покрыт советским линолеумом, кое-где подклеенным строительным скотчем. Слева от входной двери находился санузел, объединенный с ванной комнатой. Еще левее ― небольшая кухонька со старой плитой и газовой колонкой с двумя рычагами, торчащими в разные стороны. Подобная планировка была достаточно неудобной, ибо все ароматы, наполняющие туалет, тотчас же переносились на кухню, отравляя аппетит принимающим пищу.
Пройдя по узкому темному коридору, ведущему из прихожей в зал, гости оказывались в настоящем ковровом царстве. Шедевры текстильной промышленности 80-х красовались повсюду: на полу и на стенах. Складывалось ощущение, что если бы существовала возможность повесить ковер на потолок, то хозяева квартиры обязательно бы ею воспользовались. Но главным предметом гордости Соколовых была румынская стенка, до отказа набитая хрусталем. Посередине соотечественницы Дракулы, произведенной неутомимыми руками братьев по соцлагерю, стоял кубический телевизор, неоднократно ремонтированный. Пульт от него был давно утерян, включался аппарат путем нажатия на круглую кнопку, расположенную под экраном. Казалось, совершишь сие несложное движение ― и в телевизоре появится Борис Николаевич со своим монументальным: «Понимаешь!».
Елена Алексеевна неспешно отперла дверь ключом и вошла в квартиру. В нос учительницы ударил запах жареной рыбы, смешанный с гарью, что выделяла старая сковородка, на которой когда-то готовила бабушка, ушедшая в мир иной лет пятнадцать назад. «Пришла, бездельница!» ― донесся сверлящий голос из кухни. Елена Алексеевна сняла с ног стоптанные туфли огромного размера, сбросила с плеч и повесила на вешалку дешевенький плащ, приобретенный на недавней распродаже. Мать предлагала купить однотонное пальто, но дочь была непреклонна и выбрала именно эту вещь. Мало того, что сей многострадальный предмет верхней одежды имел ядовито-желтый цвет, так еще и во всю его спину были напечатаны непонятные изображения. Стоит ли рассказывать, насколько нелепо выглядела историчка в этом плаще?! Когда Елена Алексеевна впервые возникла в обновке на пороге учительской, педагоги кое-как удержались, чтобы не рассмеяться, а красавица-литераторша даже отпустила едкую шутку, что неплохо было бы прикупить подобную вещицу и себе.
Мать сковырнула деревянной лопаткой пригоревшую рыбу и положила ее на тарелку, бросила пару картофелин, пучок зелени и поставила еду перед дочерью. Затем пожилая женщина уселась напротив и пристально уставилась на младшую Соколову.
– Ходила сегодня на рынок, ― женщина отхлебнула чай из железной кружки. ― Видела Люську Беляеву. Говорит, в прошлую субботу внучку свою замуж отдали. До тридцати лет в девках сидела. Эх! Только я тебя скинуть не могу, как говно с лопаты…
– Мама, прошу тебя…
– Что, мама? Я уже сорок с лишним лет тебе мама! Даже беляевскую внучку, что жирна, как свиноматка, замуж взяли! Даже ее! Только на тебя никак жених не найдется! ― мать семейства оглядела дочь с ног до головы. ― Конечно, и ты не балерина, но ведь могла же хоть кого-нибудь себе найти. И не стыдно мне было бы в глаза соседям смотреть!…
Елена Алексеевна почувствовала, что вот-вот расплачется. С противоположной стороны стола раздался неуверенный голос отца:
– Нина, хватит, пожалуйста! Видишь, у Леночки нашей слезы…
– Хватит! ― слова мужа еще больше распалили женщину. ― Это все ты виноват! Вырастил принцессу, перебирает женихов, все принца ждет. Ассоль-переросток! Довыбиралась до пятого десятка! Теперь и грузчика надо на коленях уговаривать, чтобы подобрал.
Елена Алексеевна выскочила из-за стола и побежала в свою комнату. Слова матери ранили ее в самое сердце. И ведь права была мама: ни один мужчина уже давно не оказывал несчастной никаких знаков внимания. Учительница заперла дверь спальни на крючок, чтобы никто не смог ее побеспокоить, упала на кровать и горько разрыдалась.
