Помните, как у Сергея Михалкова:
«Дело было вечером,
Делать было нечего…»?
Конечно, это творческая фантазия и «из песни слова не выкинешь», но всё-таки ситуация довольно странная, ведь нормальные ребята всегда найдут себе заделье во дворе!
Особенно, если двор уютный, окружённый с четырёх сторон домами, хоть по структуре своей и проходной, да только идти некуда – тупик. Дворик не захламлённый, посреди – правильная, с изгибом, горка, крашенная в тёмно-голубой цвет: и подлодка, и самолёт, и дом, и крепость для ребят; ещё песочница есть метр на метр, но она для малышни, ещё, конечно, верёвки для сушки белья – там, среди хрустящих пододеяльников и простыней, можно устроить настоящий лабиринт (только надо дождаться, чтоб бабулечки ушли телевизор смотреть, а то крика не оберёшься). Чуть сбоку выстроились шесть гаражей, аккуратно примыкающих друг к другу – без щелей, без обвалившихся простенков, этакий форпост, на который взобраться можно, лишь когда зима выпадает снежная-преснежная и наметает горку, по которой и попадают сорванцы на крышу. А по-другому никак – у деревьев рядом сучьи все поспиливали, чтоб ребята не поубивались. Зимой-то можно, уж коли намело столько, что на крышу ход образовался, то и падать в сугробы нестрашно (зимой-то машины в гаражах стоят, дворник даже перед воротами не чистит). Словом, раздолье, да и только!
Но летом особенно славно – народу во дворе много: у детей каникулы, а значит, домашки нет, выходят даже школьные «зубрилы», что весь учебный год над тетрадками корпят, выгоняют родители из квартир и «читарей», которых не оторвать от книг в любое время дня и ночи, приезжают из больших городов внуки к бабушкам и дедушкам, «свежим воздухом дышать» – это странно, конечно, ведь в городе В. полно заводов и фабрик, но в больших городах он почти за деревню считается.
И чем жарче на улице, тем меньше взрослых: пожилые люди спасаются от солнца в недрах квартир за закрытыми окнами, сверкающими серебряной плёнкой, мамочки, наоборот, распахивают ставни, ставят посреди комнаты тазики с водой и позволяют своим малышам брязгаться в них. Прочие взрослые на работе. А дети, хоть и мечтают о прохладе, но на речку не убегают – слишком далеко. Надо сперва выйти на Грибоедова, доехать две остановки до парка, потом пройти его, обогнув станцию юннатов, а затем топать ещё с километр вниз по крутой горке под палящим солнцем да через дачи – и только потом будет речка и пляжик с обжигающим песком. Словом, только подростки туда хотят без родителей, остальные ждут взрослых – хорошо, что они после душного рабочего дня сами рады выбраться к воде.
Впрочем, дети всегда найдут, как охладиться – тут в ход идёт и поливочный шланг, брошенный под деревья дворником, и водяные пистолетики, и мокрые майки, натянутые на загорелые тела. Ребята согласны даже на дурацкие панамки, лишь бы только домой не идти да под деревьями не прятаться – с веток спускаются на тонких нитях откормленные гусеницы прямо на голову (фу-у-у!).
И даже когда совсем тошно от вездесущего солнца, когда обгорелые носы и плечи рдеют ярче вишни, когда брови и волосы выгорают до соломенного хруста, никто не расходится по домам, потому что идеи для игры не заканчиваются никогда. Вот девочки, стремясь примерить взрослые социальные роли, затеивают свои «дочки-матери», и хотя мальчишкам малоинтересно изображать собственных отцов, но закон двора непререкаем – игру, предложенную большинством, не критиковать. Зато потом можно с чистой совестью втянуть девчонок в войнушку и заставить ползать по земле, подбирая раненых. А сколько ещё забав: и экспедиции в тропиках, и «неуловимые», и морские приключения с Туром Хейердалом, и полёт в космос – всё, о чём вещает телевизор, о чём говорят взрослые, собираясь вечерами, всё перевоплощается в игры, просеиваясь сквозь детский опыт и расцвечиваясь ребячьей фантазией.
Ну, и конечно, никогда не подводят старые-проверенные забавы: казаки-разбойники, салки, прятки, чехарда, Али-баба, колечко, резиночки и жмурки.
Однако ничто не сравнится с появлением «новенького» во дворе…
Стоял жаркий, пряный июль. Щуплый, очкастый Славка осторожно вышел в незнакомый двор. Все предыдущие лета он проводил у троюродной тётки в пригороде Одессы, но этой зимой у неё случился инсульт, и её забрали к себе дети, а маленький уютный домик недалеко от моря перегородили аж на пять комнат и стали сдавать «дикарям», чтобы оплатить лечение матери. До троюродного племянника никому теперь не было дела, и Славкина мать, костеря родственничков, определила сына на первую смену в лагерь, где он и проторчал три недели под шум июньских дождей, и лишь потом она вспомнила о мужниной двоюродной бабушке, обитающей в более тёплом и, соответственно, оздоравливающем и более полезном для ребёнка климате, чем промозглая, вечно комариная и ветреная Ленинградская область.
И вот парнишка оказался в совершенно незнакомом городе, у совершенно незнакомой старушки, в чужом дворе какого-то тупика, название которого он пока не запомнил.
– Эй, ты откуда?
Ребята плотно обступили новенького, словно забавную зверюшку в зоопарке.
– Я из седьмого дома. Приехал на лето.
– С какого подъезда?
Славка показал.
– А-а-а, это у бабы Люси? – вмиг сообразили девчонки, ведь только эта старушка не была «овнучена» в том подъезде. – А ты сам откуда?
Славка объяснил, что приехал из Ленинградской области, да не с окраины, а почти из пригорода, и хоть его город был меньше В., но близость к культурной столице вызвала всеобщее уважение. Посыпались расспросы:
– А ты Зимний видел?
– Видел.
– А на Авроре был?
– Был.
– И в Петропавловке?
– И в Петропавловке.
Приободрённый всеобщим вниманием, Славка подумал и добавил:
– А ещё я на море часто бывал.
Но море никого не интересовало – своя речка не хуже. А вот город на Неве, колыбель Революции, манил и увлекал.
Славка присел на скамеечку и начал рассказывать – про историю города и музеи, про наводнения и памятники. Он порой путался или даже откровенно завирался, но ребята слушали, раскрыв обветренные рты, и не замечали неточности. Славка был героем дня. И назавтра тоже его истории имели успех. А ещё через день он стал во дворе своим человеком, и его рассказы потеряли остроту и яркость.
– А вот атланты… – начал Славка.
– Да фиг с ними, с атлантами, ну стоят и стоят, – махнул рукой рыжий Тёма. – Айда с нами в оборону Севастополя играть.
Но Славка поблагодарил и отказался. Его несколько дней славы закончились. Он присел на скамейку и философски вздохнул – в конце концов, он был очень умным мальчиком, чтобы не понять всю суетность механизмов социализации. Вячеслав был гордостью мамы – в девять лет он уже перешёл в пятый класс, любил читать энциклопедии и пробовал ходить во множество секций – от плаванья до судомоделирования, но нигде не задерживался, потому что домашнее задание важнее. В своём дворе он почти не гулял, зато чуть ли не каждые выходные ездил с родителями или вдвоём с мамой в Ленинград «самообразовываться». Мама Славика была женщина эстетная, одухотворённая и мечтала вырастить из сына либо музыканта, либо учёного. Но папа отмёл идею скрипичного класса и стал настаивать на боксе. В итоге родители пришли к компромиссу: волейбольная секция при школе, которую Слава частенько пропускал то по причине насморка, то из-за домашки и, наконец, забросил окончательно.
