Из дневниковых записей губернского секретаря Онисима Патрикеевича Ромашкина, личного помощника чиновника для особых поручений при его сиятельстве московском генерал-губернаторе г-на Ореста Ивановича Пандорина.
7 июля 1888 года,
1 час 06 минут пополуночи
Tip-top! Splendidly!! Greatness!!! И при этом highly originally…
(Тьфу ты, дьявол! Опять сорвался на english…
Последнее время – с тех самых пор как по совету «патрона» я подналег на заполнение пробелов в иностранной лингвистике – частенько ловлю себя на том, что ни с того ни с сего, чисто механически перехожу на язык Шекспира и Мильтона. Причем как в устной речи, так и в эпистолах…
Интересно, к чему бы это?..)
Однако, как любит выражаться личный камердинер его сиятельства князя Долгорукова Иван Григорьевич Ведьмищев, вернемся к нашим баранам, то бишь к сочинению of John H. Watson, m.d. (ой, опять!).
Поистине, «A Study in Scarlet» – гениальное произведение! После «Господина Лекока» Эмиля Габорио не читал ничего более увлекательного…
Признаюсь честно, когда «boss» презентовал мне для экзерсисов в английском свежий novel, доставленный в Первопрестольную курьерской почтой прямиком из Лондона, – (thanks старинным friends Ореста Ивановича по дипломатической службе), – я поначалу пришел в уныние. Думал, ни в жизнь не осилю сию тонкую серую книжицу. Прямо-таки силком заставлял себя вечерами, после службы, разбирать «басурманскую грамоту» (так продефинировала латинский шрифт Малашка).
А потом ничего – втянулся, втравился. Процесс перевода с английского весьма меня увлек (куда как интереснее и полезнее, чем изуверское «ушу-укушу» сатрапа Кусая). Да и от самого повествования порою оторваться не мог. Иной раз – так до первых roosters за книгой засиживался. Увлекательнейшее на поверку оказалось чтение.
Mr. Sherlock Holmes – бесподобен! Настоящий detective-gentleman! На нашего Ореста Ивановича немного похож. Такой же авантажный и несколько загадочный. Да и его science of deduction практически конгениальна манере «патрона» выстраивать свои знаменитые логические цепочки. Только без янтарных четок и без привычных «это раз, это два, это три».
(приписка на полях карандашом: «Не забыть вернуть Кусаю 97 коп.»)
Молодчина все-таки этот doctor Watson. Своей книгой он оказал доподлинно неоценимую услугу his companion. Ведь теперь о Шерлоке Холмсе узнает весь мир. И это – excellently!
Эх. Ну почему, скажите на милость, никто из наших российских сочинителей – ни, к примеру, г-н Крестовский, ни г-н Шкляревский – не догадается написать narrative о «патроне»?! Ведь может получиться куда как интереснее чем история про consulting detective с улицы Пекарей. Одно дело о пропаже бриллианта княгини N-ской чего только стоит…
7 июля 1888 года,
5 часов 12 минут утра
Эврика!
Нашел! Сыскал!! Докумекал!!!
Как там у классика?.. Ай да Ромашкин! Ай да сукин сын!
Я сам напишу story об Оресте Ивановиче!!! И назову его……………..
«Этюд в изумрудных тонах».
Сочинение г-на Р***.
(рукопись, найденная на квартире покойного чиновника XII-го класса О. П. Ромашкина в Скатерном переулке 10-го апреля 1889-го года)
Болезни бывают разные. Врожденные и приобретенные, хронические и наследственные, аутоиммунные и сердечно-сосудистые, урологические и даже, pardon, венерические.
И надо же было такому случиться, что из всего этого многообразия абсолютно невыговариваемых хворей и уму непостижимых недугов особа шестого класса (целый коллежский советник!), чиновник для особых поручений при его сиятельстве московском генерал-губернаторе, кавалер ордена Двойного Дракона, и прочая-прочая-прочая, Орест Иванович Пандорин изощрился подхватить…. обыденную ветрянку. И это в тридцать два-то года…
Злоключился сей досадный конфуз не иначе как на детском утреннике у графини Негуровой.
Что ж, как говорится, сам виноват. Ведь прекрасно знал о поветрии varicell-ы в первопрестольной (доктор Вернер в губернском собрании все уши прожужжал).
Так нет же, не смог найти в себе силы ответить графине отказом.
«Потому сьто гаспадзин – настоясий дзэнтельмен». Именно так прокомментировал легкомысленный поступок хозяина верный камердинер, китаец Куа Сай (в русифицированном варианте – Кусай, что, в принципе, вполне соответствовало «зубастому» характеру пандоринского цербера)…
И вот теперь «настоясий дзэнтельмен» сидит в своем флигеле на Большой Никитской, вынужденно бездельничает, хворает, сплинует (изъясняясь на «великом и могучем» – хандрит).
Сказать по чести, хворалось бы и хандрилось гораздо проще, кабы не огромное, в рост, настенное зеркало, висящее в коридоре. Не далее как со вчерашнего вечера этот незамысловатый предмет меблировки наводил на господина коллежского советника поистине Чайльд-Гарольдово уныние.
Каждый раз, когда Орест Иванович ненароком (а то и преднамеренно) смотрелся в злополучное зерцало, казалось, оно вот-вот сардонически хмыкнет и, пародируя волшебную товарку из знаменитой сказки Пушкина, нарочито притворно-елейным голоском заверещит: «Ты на свете всех милее, всех румяней и белее…»
Хм. Белее…Орест Иванович тяжело вздыхал, супился, кривил губы коромыслом. Скорее уж – зеленее!
После того, как намедни физиономия чиновника особых поручений послужила полигоном для инновационных научно-медицинских изысканий доктора Вернера («Я буду лечить Вас, – экзальтированно вопил последователь Гиппократа, – по собственной революционной методе!»), Пандорин всего более походил на какого-нибудь новогвинейского автохтона – весь в мелких, словно мушиные испражнения, изумрудно-малахитовых крапинках. Бр-р! Миклухо-Маклаев папуас, да и только.
