Июнь тысяча девятьсот девяносто седьмого года, помимо различного рода политических передряг и скандалов, ознаменовался для жителей Москвы невероятной духотой. Частые дожди не приносили долгожданной прохлады. Напротив, увлажненный регулярными ливнями и добросовестно нагреваемый палящим солнцем воздух создавал в городе липкую атмосферу теплицы. Люди на улицах исходили потом, а продавец коммерческой палатки Василий Овчаренко ну просто варился в собственном соку.
Попробуйте-ка посидеть весь день на солнцепеке в железной коробке! Помимо прочего, с утра 29 июня у одуревшего от жары Василия начались неприятности. Дело в том, что Василий, как говорится, зарвался: внаглую завышал цены, обсчитывал покупателей, хамил и, помимо прочего, вовсю торговал левым товаром [В данном контексте – выставлял на продажу свой собственный товар и с хозяином палатки не делился. (Здесь и далее примечания автора.)]. В условиях бешеной конкуренции, когда, в отличие от времен всеобщего дефицита, стало трудно не купить, а продать, долго так продолжаться не могло. Хозяин палатки (и еще десятка других) Олег Юрьевич Сущев быстро почуял неладное. Приблизительно определив убытки, причиненные ему обнаглевшим продавцом, Олег Юрьевич не удержался от искушения собственноручно начистить хайло подлецу Ваське. Экзекуция происходила в одиннадцать утра.
– Олег Юрьевич, не на-а-адо!!! – скулил, глотая сопли, Овчаренко и тщетно пытался увернуться от карающей длани разгневанного работодателя.
– Глохни, падла, – рычал Сущев, плотный светловолосый мужчина лет тридцати пяти, с красным от жары и бешенства лицом. – Пригрел я гадюку на груди! У-у-у!!! Козел!!!
Наконец Олег Юрьевич утомился, брезгливо вытер с кулака овчаренковскую кровь, уселся на стул в углу, достал из ящика бутылку пива и принялся жадно пить прямо из горлышка. Василий, не смея подняться на ноги, всхлипывал на полу. Опорожнив бутылку, Сущев удовлетворенно крякнул.
– Значит, так, – более спокойным тоном сказал он. – С работы ты уволен, без выходного пособия, разумеется. Да погоди, ублюдок! Не перебивай! Думаешь, просто так от меня отделаешься?! Нет уж! Дудки! Я еще подсчитаю нанесенный ущерб, и материальный и моральный. Не захочешь платить – отдам на растерзание «крыше».
Овчаренко затрясся в ознобе. С «крышей» Сущева ему связываться не хотелось: здоровенные лбы на иномарках, с боксерскими физиономиями, волчьими глазами и массивными золотыми цепями на бычьих шеях, внушали трусоватому Василию животный ужас. Олег Юрьевич бандитов не обманывал, доходы скрывать не пытался, расплачивался в срок, и посему они, ценя сознательность коммерсанта, относились к нему дружелюбно. Естественно, бандиты не откажут Сущеву в пустяковой просьбе – навеки отобрать здоровье у продавца-подлюки.
– Усвоил, урод моральный?! – рявкнул начинающий заводиться по новой палатковладелец.
– Да-а-а!!!
– Хорошо! А теперь вали отсюда, в темпе вальса…
Понурившийся Овчаренко с кислым видом заковылял домой. Однако беды его на этом не закончились. Невзирая на угнетенное выражение физиономии и до сих пор трясущиеся от страха поджилки, Василий буквально задыхался от ненависти. Ах, с каким бы удовольствием он придушил, нет, лучше посадил на кол Сущева, а потом долго глумился бы над трупом!
Бессильную ярость усугубляло то обстоятельство, что бывший продавец отлично сознавал свою собственную ущербность. Василий не был ни дистрофиком, ни калекой. Роста выше среднего, жилистый, мускулистый, темноволосый, с «романтичным» шрамом на подбородке, но… Как известно, внешний вид во многом определяется внутренней сущностью человека. Некрасивые, но добрые душой выглядят привлекательными, слабые физически, но мужественные сердцем – сильными, и наоборот. Овчаренко относился к категории «наоборот». Мелкая гнусная душонка Василия как бы просвечивала сквозь плоть. Посему большинство женщин взирало на него с презрительной жалостью, а мужчины (кроме таких же, как он, недоносков или безмозглых малолеток) с отвращением…
Не доходя двух кварталов до дома, углубленный в злобно-трусливые мысли Овчаренко едва не угодил под машину. Завизжали тормоза. Водитель темно-красной «восьмерки», чтобы не задавить прущегося на красный свет раззяву, резко вывернул руль, въехал на бордюр, разразился многоэтажной руганью и, переполненный праведным негодованием, выбрался из машины. Вурдалаков-гаишников, по счастью, вблизи не оказалось.
– Сука рваная! – процедил он сквозь зубы. – Чмо болотное! Ослеп, твою мать?!
«Опять бандит! – панически подумал Василий, посмотрев на толстенную золотую цепь, искрящуюся в лучах полуденного солнца на загорелой шее водителя. – Сейчас на бабки поставит! Ох что будет, что будет!!»
Однако бандит, внимательно вглядевшись в жалкую фигуру виновника аварии, не стал «нагружать» Овчаренко, а лишь сплюнул с досады и от души врезал ему носком ботинка в пах…
* * *
Мошонку переполняла ноющая боль. Подташнивало. Кружилась голова. Василий глухо постанывал, скорчившись на диване. В затхлом, пыльном воздухе противно жужжали жирные черные мухи. Из пепельницы воняло залежалыми окурками. После развода Овчаренко жил один в двухкомнатной квартире. Жена, замучившись судиться со склочным мужем по поводу раздела имущества, махнула на все рукой и, забрав ребенка, перебралась к родителям. «Подавись ты, поганец», – в сердцах бросила она бывшему супругу и даже не заикнулась об алиментах, чем весьма порадовала прижимистого Василия.
«Вот заживу!!!» – радостно подумал он. Но не тут-то было! Только-только в расчете разжиться деньжонками начал разворачивать мухлежную деятельность, как пинком под зад выгнали с работы, вынудили выплачивать огромный штраф и… Овчаренко в отчаянии заскрежетал зубами. Скрипуче заверещал телефон, стоящий рядом с диваном. Василий неохотно снял трубку.
– Это я, внучок. Приезжай. Помираю! – донесся с другого конца провода дребезжащий старческий голос. Овчаренко перекосился, как черт при виде Святых Даров. «Тебя мне еще не хватало, старая перечница», – раздраженно подумал он.
Дед Овчаренко, бывший полицай, отсидевший за службу немцам десять лет в советском концлагере, жил на другом конце города. Внук не испытывал к нему ни капли родственных чувств, но не по причине патриотизма, а из элементарного эгоизма. Всю жизнь тридцатилетний Василий самозабвенно любил одного себя. Для других в его сердце просто не оставалось места. «Трезвонит, хрыч! Деньги клянчить собирается», – решил Василий и грубо ответил:
– Не могу! Плохо себя чувствую, да и поиздержался порядком. В кармане ни копейки!
– Я ум-мираю! П-приезжай! Не п-пожалеешь. Оз-з-золочу! – Речь старика прервал сухой кашель. Василий повесил трубку и неожиданно задумался. «Оз-золочу!!! Врет поди, маразматик! Точно врет!!! А вдруг нет? Чем черт не шутит! Живет дед нищенски, но…»
