Эрих Келлер - Из ада с любовью

На трамвайной остановке Доллис Брук слепой шарманщик надтреснутым голосом тянул песенку о счастливой сказочной стране, где все люди братья. Его очочки не прикрывали глазниц, затянутых рубцами отвратительного ярко-розового цвета, в рытвинах и шишках, – слишком уж нарочито выставленных напоказ, а потому наверняка фальшивых.

Прекрасны там горы и долы,

И реки, как степь, широки,

Все дети там учатся в школах

И славно живут старики…

Тони Аллен кинул ему шестипенсовик, выходя на посадочную консоль, – и не стал задумываться, почему это сделал. За спиной лязгнули двери лифта, взвыл подъемный механизм, и лифт провалился на дно серой лондонской окраины, чтобы через минуту взлететь обратно под кровлю с десятком заспанных пролетариев в сапогах, пиджаках и кепи, неизменно серых, как это осеннее утро. Рядом с ними Тони чувствовал себя настоящим денди: его куртка из шерстяного крепа имела не серый, а серо-коричневый цвет, как и платок тонкого сукна, залихватски повязанный на шее галстуком. Пробковый фриц с моноциклетными гогглами (вещи в глазах пролетариев свойские) не спасали от косых взглядов сверху вниз – рабочие видели в нем типичного бездельника. И как бы он ни притворялся, что ему все равно, мнение именно этих серых угрюмых людей его задевало.

Отец Тони тоже когда-то работал на заводе; каждое утро и дети, и взрослые, жившие в холодном, продуваемом всеми ветрами бараке, просыпались по гудку. Тони помнил, как решительно отец сбрасывал с себя лоскутное одеяло и становился босыми ногами на ледяной, иногда покрытый инеем пол, – от одного этого они с братом ежились, зарывались поглубже в тряпье и жались друг к другу, чтобы не растерять крупицы сонного ночного тепла. Отец возвращался поздно вечером – широкий, тяжелый, усталый. И, садясь за ужин, иногда брал кого-нибудь из детей на коленки. Он погиб, когда Тони было семь лет, перед самой войной, – ему оторвало руку станком.

Лифт спустился и поднялся еще раз, становилось тесно и неудобно листать газету – Тони отошел от посадочной консоли в сторону, чтобы не толкаться. Целый разворот «Дейли Телеграф» посвящала маршу Британского союза фашистов, назначенному на будущее воскресенье, – в основном это были призывы не препятствовать шествию. В полицейской хронике также коснулись сей животрепещущей темы, и, наверное, газетчикам слишком хорошо заплатили, потому что о сенсационном преступлении на Уайтчепел-роуд писалось гораздо короче и скромней. В собственном доме убили семью Лейбер, молодых супругов и их пятимесячного малыша, а также друга семьи доктора Джефферса и случайного свидетеля чудовищной резни, после чего дом вместе с телами безжалостно сожгли. Статья называлась «Джон Паяльная Лампа: новое преступление?», а Скотланд-Ярд отказывался от комментариев. Дагер, помещенный под сообщением, к счастью, не очень точно передавал, как выглядят сожженные трупы.

Вообще-то до полной остановки трамвая выходить на консоль запрещалось, и на более престижных маршрутах сапвея станции оборудовались автоматическими решетками, поднимавшимися только после того, как кондуктор откинет подножку на консоль. Но на Доллис Брук эту решетку давно выломали, потому Тони оказался последним в очереди на посадку.

Дрожь монорельса и натянувшийся трос предупредили о приближении трамвая, потом он появился из-за ребра закопченной кровли, дребезжа, чихая выхлопами пара и покачиваясь на подвесном блоке, – пассажиры подались вперед, и Тони сложил газету.

Как всегда, места хватило всем, кроме него, но ждать следующего трамвая он не стал, вскочил на подножку (на которой ехать запрещалось, однако кондукторы этой ветки были снисходительны к нарушителям). И стоял он к пропасти спиной, а потому страха не испытывал, спокойно передал два пенса за проезд… Что произошло напротив дверей, он не понял – то ли поймали вора, то ли кого-то порезали, – раздался женский визг и сдержанный ропот проснувшихся вдруг мужчин, пассажиры отпрянули в стороны, а на Тони опрокинулся стоявший на нижней ступеньке рабочий. И если бы Тони не был готов к такому повороту, если бы не держался одной рукой за поручень, а другой – за полированный наличник трамвайной двери… От толчка пробковый фриц сорвался с головы, Тони оглянулся и посмотрел вниз…

Он сошел на остановке «Воксхолл-гарденс» один – огляделся, подходя к лифту, закурил. Дернул тугую ручку, толкнул легкие деревянные створки… Что-то шло не так. Страх – это не всегда трусость, иногда это предупреждение об опасности. Особенно если кажется, что бояться нечего. Доктор Фрейд выдумал много непристойных финтифлюшек для бесед с нервическими дамочками, вместо того чтобы научить человека управлять собственным чутьем, наитием.

Тони постоял перед распахнутыми дверьми лифта, услышал снизу нетерпеливый звонок и шагнул вперед – никакое это не наитие. Просто вструхнул, едва не сорвавшись с подножки.

А еще он догадывался, кто стал случайным свидетелем преступления на Уайтчепел-роуд… И очень, очень не хотел верить своей догадке.

«Полицейская газета» тоже много писала о марше британских фашистов, но новое преступление Джона Паяльной Лампы осветила подробней, чем «Дейли Телеграф». И дагеры ее куда больше походили на действительность – дагеррографы отсмаковали подробности с присущим им цинизмом, не показав публике лишь обгоревшее тельце младенца. Фрагменты тела хозяина дома на дагерах наводили на мысли о взрыве, а рваное горло его жены не скрыл даже огонь пожара. Скотланд-Ярд выдвинул версию о личности случайного свидетеля: предположительно это был Эрни Кинг, бармен из кофейни «Белая бабочка» на Кенсингтон Палас Гарден. Предположение полиции совпадало с догадкой Тони, но пока оставалось только предположением… Хотя… Зачем же обманывать самого себя? Это был Эрни.