Эта книга для тех, кто нормально относится к мату и ищет себя, но при этом понятия не имеет, куда идти и что делать. О сквозном одиночестве и попытках найти счастье.
Это даже скорее не книга, а идея книги, сценария, фильма или игры. Я пишу кусками и не уверена, что смогу качественно доделать всё. Граммар-наци убьются читать это, а на редактуру я вряд ли буду её отдавать.
Поскольку я мастер не оправдывать возложенные на меня ожидания, то практически гарантирую – чем выше они, тем больше я вас разочарую. А мне и так очково, что просто пиздец, поэтому предлагаю не усугублять.
В 2021 году меня занесло на форум «Проявись 2.0» Александры Митрошиной, где гостем-сюрпризом оказалась Элизабет Гилберт, – писательница, чья книга очень отозвалась мне в своё время. И я была в числе немногих, на чьи вопросы она ответила. Лиз говорила тогда много по-настоящему добрых и нужных слов всем, кто рискует творить и пробовать что-то новое в первый раз. Тогда я услышала от неё именно то, что мне было нужно: каждый имеет право на историю, которую хочет рассказать. «Я не могу обещать, что мир вас примет. Ине могу обещать, что вы всем понравитесь. Но одну вещь я точно обещаю, исходя из собственного опыта, – жизнь изменится, когда начнёте творить свою историю. И вы уже не будете тем человеком, которым были в начале пути. И мне очень интересно узнать – кем вы станете в конце своей истории. Кем я буду в конце своей книги, когда она закончится?»
А ещё она сказала, что страх никуда не уйдёт, и это чертовски верно.
В своих несбывшихся мечтах я представляла, что живу в возрождённом тысячелетнем поместье-отеле Рескьо в Умбрии[1] и пишу книгу на ноутбуке, созданном на основе печатной машинки Valentine 1969 года. А когда узнала, что друзья подарили Харпер Ли[2] оплаченный годовой отпуск, чтобы она написала всё, что захочет, – я стала мечтать о таком же подарке и больше думать ни о чём не могла. Действительность и необходимость оплачивать кредиты, быстро вернули меня обратно в реальность. Нужно работать, чтобы как-то жить.
И я решила делать то, что могу.
Сейчас у меня денег на месяц. А еще куча исписанных тетрадок и записей в телефоне, 2000 похеренных заметок при принудительной смене пароля и 2900 вовремя заархивированных на почте. И до сих пор нет финала, с которого все нормальные люди начинают.
Я бы и рада была ничего этого не хотеть и не делать, но просто по-другому не могу. Пусть будет так, как будет. Спасибо, что читаете.
Спасибо Тате Феодориди, Таше Пранокано, Марине Критской и дневнику Лизы Измайловой, Зеленцову С. Н. И Элизабет Гилберт, моей фее-крёстной, которая об этом не имеет ни малейшего представления. Она и те её слова, свет глаз, улыбка и то, с какой любовью, заботой и нежностью ко всем нам она говорила, – навсегда в моём сердце.
Спасибо моему мужу, который оставался со мной все эти годы, когда меня беспощадно ломало и кидало, и просто делал то, что должен делать. И моей дочери, которую я просто люблю, а также художнику обложки, созданной по моему эскизу.
Ну и, конечно, всё написанное является полностью вымыслом автора.
«…смеясь, кто-то назвал меня артистической натурой без талантов, я никогда не стала бы великой, а маленькой – это тоже не моя роль[3]».
Лёли смотрел в окно.
Там были серые тополя на фоне такого же неба. Тут – зелёные листья бамбука, пуансеттии, орхидеи, мяты и лимона.
Если прищуриться и немного отойти в сторону, чтобы сочный лист закрывал слепящий фонарь, – вполне себе вид на Центральный парк Нью-Йорка.
Триктрак.
* * *
Он проснулся в каком-то пустом помещении. Постепенно гул в ушах свёлся в тишину, а расплывчатые пятна – в предметы. Никакого понимания кто он, где, почему и что собирается делать.
«Что ж. Будем разбираться по ходу пьесы», – подумалось, словно кем-то другим.
«Что у нас тут?». Рассеянный полусумрак, столы, стулья, деревянная лакированная стойка, в углу массивные бархатные диваны с ворохом сваленных одеял и подушек. Когда-то здесь было людно, судя по добротности. Поблёкшие выцветшие стены, мутное зеркало в витой барочной раме. Надо осмотреться и принюхаться.
«Та-ак, а вот это уже интересно», – из серо-коричневого капюшона торчало одно рыжее лисье ухо с хрустальной серьгой со звёздами, а второе – скорее волчье, чёрно-серое. Как только он попытался бросить взгляд в зеркало, чтобы увидеть своё лицо, тут же верхнюю часть закрыло геометрией пространства времени, тетраэдрической матрицей, образующей бесконечные скалярные уровни кубооктаэдров. «Дерево жизни идеально отображает решётку 64 тетраэдров, где 64 – это наименьшее количество тетраэдров, необходимое для того, чтобы начал формироваться этот фрактальный узор из двух уровней кубооктаэдров на планковском субквантовом масштабе крошечных сферических осцилляторов[4]», – ухмыльнулся он.
«Это что за прямое включение сейчас было?!» – сам подумал и завис.
Внезапно дико захотелось спать. Оглянувшись в поиске места, где можно удобно и безопасно устроиться, заметил дверцу шкафа-холодильника. Там, среди прочего, нашлась печёночная котлета, а на столе лежала открытая пачка с хлебцами, рядом с ними остывал чайник.
Перекусив, Лёли с носом забрался в ворох подушек и одеял и начал проваливаться в сон. Это всё срочно нужно было переварить и переспать. Мутило. То ли его, то ли пространство. Кругом какая-то расстроенная зыбь. Всё одновременно и есть, и нет, было и не было, но пока будет.
В лесу стальных нарциссов
В небо вздымались стволы огромных нарциссов, гордо неся белые купола маковок. Внизу, под задымлённой сеткой, воняло гнилью болот, и слышно было, как с причмокиванием чавкали присоски-пиявки. Вверху парили, искрясь и сверкая коронами и крыльями стрекозы. Живущим на листьях их жизнь и они сами казались идеально прекрасными.
– Опять улетел?! – раздалось звоном в ушах рявканье матери – смотри, дозадираешь голову вверх, свалишься вниз в болото и будешь кормом для пиявок и корневищ. У нас на листьях работать принято, а не в облаках витать. Ууу, лисья порода.
Серая злая волчья морда женщины осклабилась, лязгнув зубами. Нестерпимо заныли глазницы от впившихся осколков оправы очков. Все верно, кроме неё он никому не был нужен. Кто ещё, кроме матери, правду скажет. А она вон всю жизнь на него положила, чтоб на лапы поставить, и сама пахала с утра до вечера в листовом цеху, управляла станками и толпой тупых бездельников.
Несладко ей пришлось, много разных историй она рассказывала о своей жизни, но почти ничего об отце, деде и других родственниках. Он никогда не знал, что и когда от неё ожидать. Почти всегда он продумывал несколько вариантов развития разговора, возможных вопросов и ответов, но никогда не угадывал. Мать всегда виртуозно обыгрывала его в этой игре.
