День выдался весёлый, солнце слепило глаза. Мать волокла Лёку за собой, маленькие ножки не поспевали за торопливой походкой молодой женщины, и та время от времени оглядывалась на дочь, с раздражением понукая:
– Быстрее, надо торопиться, можем опоздать. Ну же, меня еле отпустили с работы взять тебя, время на исходе. Смотри, в следующий раз не получится. Сама же всегда упрашиваешь прийти за тобой после обеда!
Девочка счастливо улыбалась: она редко видела маму, радость встречи погасить не сумел бы никто в целом мире. Сегодня начальнику матери потребовалось срочно перепечатать какие-то документы, тот, собираясь на экстренное совещание, лично попросил свою секретаршу об одолжении немного задержаться. ОРС, где трудилась женщина, находился недалеко от детского сада, что сыграло на руку: ребёнка из группы удалось забрать гораздо раньше, дабы позже не отвлекаться от важной работы. Вот только сразу поспешить на вокзал да уехать домой вовремя, пока не начался час пик, не удастся.
Массивные двери учреждения даже взрослые открывали с усилием. Кроме загадочного названия, у девочки эта организация не вызывала интереса. Большая, плавно изгибающаяся полукругом лестница с витыми чугунными перилами вела куда-то наверх, по ней туда-сюда шныряли скучные серые люди с объёмными чёрными портфелями да кипами бумаг. Они вошли в неприметный проём при входе, означенный потускневшей дощечкой на стене с блёклыми полустёртыми буквами, добежали до самого конца узкого длинного коридора, тут же неприметная дверь, выкрашенная в тон грязно-жёлтых стен, резко распахнулась, поджидающая их секретарша кинулась навстречу вошедшим:
– Зоюшка, наконец-то! Давай, лети к НЕМУ, он совсем разнервничался. Я с твоей дочкой сама разберусь.
Маленькая тесная комната для машинистки всегда вызывала у малышки скуку. Мать сорвала с девочки пушистую белую шапочку, наскоро провела расчёской по своим растрепавшимся после берета волосам, на ходу скинув с себя пальто на стул, проскользнула в соседний кабинет. На мгновенье в открывшейся щели показалось просторное помещение, наполненное светом, куда ребёнку ход был заказан.
– Ну, как зовут такую хорошенькую маленькую принцессу? – слащаво заулыбалась оставшаяся с ребёнком сослуживица.
– Лёка… – тихо пробубнила девчушка, она не любила, когда её принимали за малышку посторонние люди.
– Давай разденемся, Лёка! Меня зовут тётя Римма. Снимай пальтишко, тут тепло, запаришься скоро. Залезай на стульчик! Вот тебе бумага, карандаши, твори, рисуй! Жаль, цветные нам не положены на рабочих столах. Мама твоя скоро вернётся. У меня тоже дел невпроворот. Сиди здесь, не шуми, никуда не ходи. Ты же послушная деточка? Если Борис Николаевич рассердится, нам всем мало не покажется. Поняла?
Девочка молча мотнула головой. Секретарша начальника выбежала за дверь. Немного поводив по бумаге тонко отточенным грифелем, малышка проколола листы в нескольких местах, ей стало неинтересно. Подперев голову руками, уставилась в маленькое оконце, выходящее во двор, но там ничего не происходило, будто замерла жизнь. Время тянулось долго, захотелось спать, ресницы слипались, но засыпать нельзя – вдруг мама освободится, увидит её уснувшей да оставит в этом скучном месте или попросту забудет её здесь. Малышка боролась с дрёмой изо всех сил.
Наконец в тишине приёмной раздались голоса. Раскатистый рокот «страшного» Бориса Николаевича наполнил пространство. Выпорхнула мать, белозубо сверкая довольной улыбкой, быстро собрала дочь, накинув себе на плечи пальтецо да чёрный беретик на короткие колечки тёмных волос в шестимесячной завивке, распрощалась с сослуживицей, по пути напомнив девочке, чтоб та не забыла сказать тёте Римме положенное «до свидания», потянула ребёнка к выходу.
Они вновь бежали – необходимость успеть на электричку придавала скорости, хорошо Белорусский вокзал в пяти минутах ходьбы от здания ОРСа. Лёке с трудом удавалось поспевать за длинноногой матерью, времени оставалось в обрез, женщина нервничала. Вскочив в последнюю дверь последнего вагона, Зоя с облегчением вздохнула. Народу в салон набилось много, сквозь толпу, сцепившись ладошками, парочка с трудом пробиралась из вагона в вагон. Кто-то из мужчин, пожалев кроху, уступил им место. Зоя посадила малышку на колени, прижав к себе.
О! Как обожала Лёка чудесный аромат своей матери: запах дешёвеньких духов «Серебристый ландыш», дополненный ненавязчивыми нотками персиковой пудры да помады, буквально околдовывал, расслаблял; она, наслаждаясь, закрыла глаза, тут же задремала. Девочка проснулась оттого, что мама передвинулась к окну, народу поубавилось, значит проехали достаточно, люди потихоньку выходили на своих остановках.
– Нам долго ещё? – соблюдая привычный ритуал, сонно спросила дочь.
– Не очень, – обычный ответ показался резким, голос – надломленным, раздражённым.
Кроха сбоку вопросительно взглянула на молодую женщину, зоркие глаза Лёки заметили мокрый след слезы на раскрасневшейся щеке, она не придала значения всему этому, мало ли что – у взрослых всё странно.
– А оленей проезжали?
– На следующей остановке будут, вовремя проснулась.
– Я писать хочу, ещё на твоей работе захотела, не у кого спросить было.
– Сейчас нельзя. Потерпи немного! Не думай об этом. Хочешь семечек?
Лёка кивнула. Она любила семечки. Мать, пальчиками очищая от шелухи, вкладывала ядрышки в раскрывающийся нежный ротик, будто птенчика кормила. Соседка, сидевшая рядом, искоса наблюдавшая за парой, умильно улыбалась.
Проскочили скульптуру оленя с оленихой, момент всегда восхищал – лес раздвигался, животные казались живыми и будто приветствовали девочку еле приметными кивками, она в ответ махала им ладошкой.
Женщине надоело чистить семечки для вертящейся непоседы; сунув в ручонку всё, что осталось, велела учиться добывать зёрнышки самостоятельно. Дочь занялась делом. Зоя, глядя остекленевшим взглядом на проносившиеся мимо знакомые пейзажи, задумалась о чём-то своём, настроение у неё окончательно испортилось, грустное лицо приобрело выражение беззащитной потерянности.
Лущить у малышки получалось плохо, она вся вымазалась слюнкой, пальчики стали липкими, семечки скользили по ладошке. Ей вскоре тоже надоела возня, хотелось съесть всё сразу, так казалось вкуснее, да и легче; отвернувшись к окну, она, скрывая шкоду, впихнула всю оставшуюся горсть неочищенных зёрнышек в рот, торопливо разжевала, с усилием проглотила. Мать не заметила хитрой уловки своей озорницы. Дело слажено, вышло отлично! Заниматься стало нечем. Попробовала покататься на гладких деревянных скамьях, скользя шароварами по скользкой прохладной поверхности, чуть не упала, выходило не очень.
