Логика, представленная в этой книге, является основой системы философии. Если в противном случае логика должна учить законам и правилам общего использования разума, тогда она должна служить упреком во всем своем объеме и в своем единообразии.
Однако единообразие – это предпосылка, которая требует ограничений; ее нельзя понимать как равенство. Ведь сфера применения разума распространяется на самые разнообразные проблемы и, следовательно, на правила и законы. Тем не менее, единство разума должно охватывать все эти различные задачи. Таким образом, логика коренится в направлении системы философских проблем; систематика является ее истоком. И в вечных образцах, которым должна стремиться подражать каждая новая попытка, ясная систематическая склонность формирует классический характер.
Поэтому систематическая установка имеет в качестве предпосылки спецификацию логики в понятии чистого познания. Именно в таком понятии Платон основал логику и в нем же завершил ее историю. В нем для логики возникает еще одно отношение, которое фактически уже содержится в систематике. Если логика направлена на систему философии, то тем самым она связана с теми направлениями культуры, которым соответствуют члены этой системы. Таким образом, она связана, прежде всего, с наукой. И Платон дал непреложное указание, что это отношение к науке, а именно к математике, определяет метод логики и образует рабочую основу для ее систематического развития. В его языке имеет место двойное значение одного и того же слова, обозначающего науку и знание.
Сложности логики, однако, не исчерпываются связями философской системы и проблемами математического естествознания. Как логика не может быть оторвана ни от своего исторического происхождения в Платоне, ни от предшественников Платона, так и ее внутренняя систематика находится в живой связи со всей ее историей. Никакая объективная картина логики не может быть набросана, если она не выводит основные линии своего рисунка из этого естественного контекста. Кажется неестественным пытаться искусственно строить логику, не соизмеряя фундамент, как и возведенные на нем этажи, с тем запасом мер, который заложили классики логики, являющиеся в большинстве своем и строителями этой науки. Приходится иметь дело не только с историческими именами; эти имена означают также фактические основы логики и вехи ее развития.
Соответственно, я стремился найти общий язык с этими классиками на каждом новом повороте. Я не хочу обсуждать, способствовал ли фактический разговор непрерывному диалогу с ведущими духами. Скорее, я хочу лишь отметить, что в результате изложение этой книги требует нового дополнения. Следует ожидать, что систематические ссылки, как и фактические объяснения, особенно в отношении проблем математического естествознания, должны были быть во многом ограничены; что отбор был связан двойным соображением: во-первых, для углубления и прояснения в ходе развития, но затем также предостережением против избыточной нагрузки и изоляции. Однако соблюдение разумной меры в историческом противостоянии может показаться почти неразрешимой задачей.
По этой причине я решил написать настоящий том с прицелом на второй том, который будет содержать все эти дополнения с систематической, фактической и исторической точки зрения. В этом томе я также намереваюсь провести углубленную дискуссию с моими современниками среди людей, работающих в этой области, а также среди научных исследователей.
Вы можете ожидать, что я выскажусь о связи этой новой книги с моими предыдущими книгами: о моем отношении к Канту.
