Современная французская поэзия – место эксперимента. Она то отказывается от рифмы, то игрой слов и смыслов ускользает от понимания, то возвращается к простоте. И язык мы изучаем в его живом, постоянно стремящемся к изменениям состоянии. Стоит ли лишать себя удовольствия, получаемого от обращения к актуальной поэзии на французском языке? Она отражает не только традицию, но и стремление языка к обновлению, а также развитие философской мысли. Поэзия переведённая – мастерская по передаче содержаний и смыслов между культурами.
Перевод – и процесс, и важный результат для понимания поэтического текста. Валентина Чепига, лингвист и писатель, участвующая в проектах франко-российского культурного обмена в сфере литературы и поэзии и представившая российскому читателю не одного французского поэта[1], открывает для нас тексты Жака Горма́, которые ещё не переводились на русский язык. В них сочетаются продолжение европейской литературной традиции символизма и неожиданная простота формы, освобождённой от рифмованной условности. А за видимой простотой скрывается целая вселенная и, вместе с ней, попытка ответить на самые вечные – и одновременно самые человечные вопросы.
Жак Горма (род. 2 августа 1950 г. в Брюсселе) – современный поэт франко-бельгийского происхождения из Страсбурга, кандидат филологических наук (Docteur ès Lettres), посвятивший свою жизнь театру, литературе и поэзии. Основатель регулярных литературных встреч Poétiques de Strasbourg, Горма – лауреат женевской премии Plume d’Or[2](1983 г.) и нескольких других важных литературных премий, в том числе премии Общества Писателей Эльзаса, Лотарингии и Бельфора (2000 г.) и престижной премии Франсуа Копэ от Французской Академии (2018 г.). Кроме того, Горма – специалист по творчеству поэта и философа XIX века Сен-Поль-Ру, автор многочисленных эссе об этом французском символисте. Его стихотворения уже переводились в Европе, и сейчас настала очередь русского языка.
Стихотворения «Краткой антологии» поэт выбрал сам специально для своего переводчика, стремясь показать русскоязычному читателю самые важные грани своей поэтической вселенной. Переводима ли поэзия? Кого читаем мы, поэта или переводчика? Отвечая на вечные вопрос, заданные ему Валентиной Чепигой в интервью, опубликованном на сайте конкурса перевода INALCO RUSSE OPEN, Горма отмечает, что поэтический текст сам по себе, вероятно, является воплощением в слове того, что высказать невозможно, и в этом парадокс поэзии: она непереводима, но в то же самое время переводится.
Из русской поэзии мы уже знаем, что «мысль изречённая есть ложь», но категория невысказанного, упомянутая Горма, выдаёт бельгийские корни поэта и его увлечение символизмом. В его поэзии находят продолжение философские изыскания бельгийского драматурга Мориса Метерлинка, в пьесах которого, по мнению французского исследователя Жерара Дессона, происходит попытка показать невидимое, невыразимое и невысказанное, а точнее – то, что высказать невозможно.[3] И у Горма мы тоже читаем:
Невыразимое
Стихотворение
есть песнь
немого.
Немота перестаёт быть ограничением, а молчание – один из лейтмотивов поэзии Горма – становится источником невысказанного и вечного на фоне преходящего – например, «птиц щебетанья». Кроме того, у Горма мы встречаем строчки, которые могли бы послужить ремарками к пьесам Метерлинка: «И слово каждое укрыто тишиной». Или: «В тот час, когда ночь расплетает косы, / бросая нá сердце забвенья россыпь.» В переводе Валентины Чепиги «локоны девиц», которые в одном из стихотворений Горма названы «девушками воды» («les filles de l’eau»), – будто длинные волосы Мелисанды или какой-нибудь ещё героини пьес Метерлинка, а «под ногами расплетается невидимая гирлянда фей». Поэзия Горма вообще невероятно образна и не теряет связи с символизмом. Чего стоит одна лишь строка: «Хлеб дня печётся из муки́ сновидений». Здесь и глубокая метафора, и связь действительного и потустороннего. Мы как будто одновременно оказываемся в судьбой отмеченном семейном доме из пьесы «Там, внутри» Метерлинка и за гранью мира приземлённого.
У Горма тексты – метапоэзия. Поэтический текст сам становится местом знания о поэзии, лабораторией поэтического творчества, источником знания о жизни, о природе, о человеке. Поэзия буквально вписана в мир: «небо пересекает фраза», «небо как страница» (небо – лейтмотив), «пробелы словно птицы», «страница освежает взглядом». В «многослойном» поэтическом тексте «Иногда» (Parfois), создающем двойное высказывание, названия частей составляют фразу («Иногда» «Он говорил»), которая сама по себе метадискурсивна, а в самóм стихотворении речь идёт о поэте-философе, находящемся в поисках знания и стремящемся «понять зерно стихотворения, о котором рассказать невозможно».
«Иногда» – стихотворение в прозе, а у Горма «любая проза ведёт к поэзии». Проза – мир, поэзия – то молчание, которое только поэту высказать под силу. Поэтическую прозу, как и нерифмованную поэзию, переводить сложнее. Уже не опереться на рифму, чтобы передать поэтичность текста, который тем не менее должен сохранить свою форму и содержание, чтобы читаться как единое целое, как поэтическая система. Переводчик что-то сохраняет и чем-то жертвует, но мастерство проявляется в том, чтобы переведённое стихотворение воспринималось как самостоятельное произведение. Кроме того, важно было передать игру слов, сохранив её поэтически значимой в системе творчества поэта. Например, название сборника: «Ве-ка-мень». По-французски «Peau-pierre» («Кожа-камень») созвучно слову «веко» (речь идёт о глазном веке) – «paupière». В название вписаны одновременно человек и вечность – ещё одна тема, красной нитью проходящая в текстах Горма, и перевод передаёт это значение.
Когда наступает ночь,
тянет по́ небу
тучи лёгкий ветер,
когда она нас оставляет
одних в просвете
земной судьбины,
мы понимаем вдруг, резко,
что здесь были всегда мы,
что это —
наше место.
1984
Это стихотворение – простое и понятное, однако за ним скрывается целый пласт символизма, а ещё угадывается гипотеза Гайи Джеймса Лавлока – мысль о том, что наша планета – единая живая система, одушевлённая неким всеобщим бессознательным. Да и в традиции символистов есть особое природное бессознательное.
Неслучайно в конце XIX века Морис Метерлинк в одноимённых эссе изучал разум цветов и жизнь пчёл[4], а его современник философ Эдуард фон Хартман сформулировал идею о некоем бессознательном начале, лежащем в основе всего сущего. В поэзии Горма явно просматриваются эти глубокие философские идеи. У него тоже так: каждый наш настоящий момент вписан в вечное движение жизни, и «небо, огромное и прозрачное […] наблюдает […] за всеми обитателями Земли», а внизу деловито снуют муравьи («Муравейник»). Поэтический текст Горма вопрошает о тайне, и в центре вселенной – человек и его предназначение «в просвете земной судьбины»:
