Дубравы, окружавшие обитель пророка Доминго, наглухо отделяли древние строения от сутолоки богатого городка. Неподалеку от обители, притулилась академия, похожая на крепость. Длинные, крытые террасы соединяли учебное заведение с монастырем. Вся жизнь Эльена сосредоточилась возле ученого городка. Студенты наполняли захолустье Эльена задором молодости и добавляли бурление жизни в мрачное бытие старинного центра знаний.
Благодаря академии здесь появились два борделя, крупный рынок известный своими диковинками как научными, так и шарлатанскими, аукционный дом Ретано, и богато украшенная ратуша. К которой присоседилось одно из немногих в стране мест презрения старости и инвалидов, а также один из лучших лекарских центров Амората, Лечебница Азалии Благословенной.
Несмотря на захолустный статус городка, его жители совершенно не нуждались. Население кормилось за счет огромного количества паломников, ученых, студентов, и прочих приезжих, сдавая жилые места, тем, кто посещал старинный центр веры и знания.
Солнце нещадно палило, заливая ярким светом мостовую городка. По растрескавшейся брусчатке шел паломник, несмотря на невыносимый зной, он не снимал с себя черного балахона из плотной шерстяной ткани, лицо его скрывал глубокий капюшон.
Странника сопровождали четыре монаха. Необычная процессия медленно двигалась к обители Доминго, осевшая пыль сделала их черные балахоны, серыми, красноречиво указывая на долгий путь, который им пришлось пройти.
Город не обратил ни малейшего внимания на гостей, куда больше жителей взволновало известие о том, что ночью в Эльен прибыл сам Верховный. Обыватели гадали, что могло привести Скюло в их городок, коронация не предвиделась, да и день святого Доминго еще далеко.
Визит Святейшего породил множество нелепых слухов. Досужие языки придумали, что готовится церемония провозглашения будущего монарха, наследника короны принца Гвидо. Король Гумберт, в последние годы совсем сдал, несмотря на молодой возраст его здоровье подкосили пьянка и неуемная любовь к женщинам, одарившая короля целым букетом заболеваний специфического свойства.
Анна Лушич, королева Амората, давно перестала допускать мужа в постель. Королева пользовалась в народе непререкаемым авторитетом, в ее руках постепенно собирались рычаги управления королевством, отчего отношения между супругами все более накалялись. Она всеми силами стремилась как можно скорее отодвинуть, малоспособного Гумберта от власти, чтобы взять опеку над малолетним принцем, и иметь возможность управлять королевством от имени Гвидо.
Такой поворот не устраивал особо приближенных к королю рыцарей, и ту часть двора, что кормилась от щедрот развратного государя. И в первую очередь тех, кто сделал состояние, потакая порокам, и слабостям монарха.
Особенно опасным для королевы оказался союз двух сильнейших родов Амората, родственных Гумберту, Армандо, и представителя древнего аристократического рода Эрнесто Хабоно, создавшего интригами и талантом дельца огромное состояние. Эрнесто ссужал королю серьезные суммы, чем создал свое могущество, фактически получив статус второго человека в королевстве.
Скюло сохранял нейтралитет, пытаясь играть на противоречиях, соперничавших группировок. Верховного устраивал любой из предполагаемых исходов, но пользуясь моментом, старый интриган пытался выжать из ситуации максимум пользы для святого престола.
Процессия подошла к воротам обители, монахи остановились в десяти шагах от входа в монастырь. Вперед вышел высокий, худощавый человек. Легкой, почти юношеской походкой он подошел к мощным створам, и ударил в дерево, укрепленное железом. От удара сухой руки тяжелые двери обители содрогнулись, прогудел колокол. В окне над воротами появился настоятель, аббат Адамий Назарио, толстое лицо настоятеля кичливо скривилось при виде грязного паломника.
– Кто стучится в обитель святого Доминго? – прогремел бас Адамия.
– Раб божий Кейст Урбино смиренно просит Его Святейшество принять покаяния недостойного грешника! – ответил голос из капюшона.
– Жди!
Монахи окружили короля, и стянув с него балахон, облачили Кейста в рубаху. Позади встал один из братьев и возложив руки на плечи монарха, принудил его встать на колени. В такой позе король смиренно ожидал аудиенции Верховного жреца.
Время шло, жители города собрались вокруг иноземного короля, и с любопытством наблюдали как монарх изнывает от палящего зноя. Так прошел день, вечер принес тяжелые тучи и затяжной дождь, мелко моросивший весь следующий день и ночь. По телу текли студеные потоки дождевой воды, но Кейст не чувствовал пронизывающего холода, от долгой неподвижности ломило ноги. Время от времени его глаза скользили по лицам зевак, которые потеряли индивидуальность, сменяясь как в калейдоскопе. И тогда в душе некроманта начинал ворочаться внутренний зверь, требуя еды, еды, что с таким любопытством наблюдала за унижением короля.
Превозмогая соблазн, Кейст терпеливо ждал, наслаждаясь страданиями сопровождавших его монахов, что также мокли и мерзли рядом с ним, вынужденные принимать капризы погоды и волю Святейшего.
Ворота обители беспрестанно отворялись, принимая все больше посетителей. Судя по гербам, вышитым на плащах, и выгравированным на каретах и сбруе лошадей, в монастырь стекался весь цвет королевской знати Амората и Сальяда.
К исходу третьего дня ворота открылись и к монарху вышли братья обители. Они помогли Кейсту подняться, король с трудом удержался на занемевших от длительного коленопреклонения ногах. Поддерживая под руки, его ввели в ворота обители, затем провели в алтарное помещение. В центре на белоснежном троне сидел Скюло, лицо Верховного жреца сохраняло непроницаемое выражение. Он словно не заметил появление Кейста. Широкий зал заполнили знатные паломники, на балконах, идущих по периметру помещения, размещались лица королевской крови, они сидя наблюдали за происходящим. Дворянство попроще расположилось внизу по обе стороны выложенного черным бархатом пути, женщины и мужчины в богато украшенных нарядах смотрели на проходящего мимо Кейста.
Грязная рубаха, голые, покрытые черной коркой прилипшей грязи стопы, и спутанные черные с проседью волосы вызывали отвращение у высокородной публики. Несмотря на унижение, облик Кейста выражал покорность и смирение, глаз король не поднимал, не желая встречаться взглядом со Скюло. Лишь остроконечная бородка дерзко топорщилась на удлиненном лице короля, тайно выражая истинное отношение к происходящему.
Бархат закончился у ног Святейшества, его полное тело, облаченное в пурпурно-золотистые одежды, возвышалось на троне над согбенной фигурой Кейста. Взгляд Верховного обратился на короля, глядя на него с отеческой любовью Скюло произнес.
