1498 год, монастырь Святого Фомы Аквинского, Авила, Испанская Империя
Мягкие сумерки приносят прохладу. Ветер, пробравшийся сквозь щели в закрытых ставнях, колеблет пламя свечи, и по стене скользит причудливая тень. Сидящий за столом старик вздрагивает, поднимает голову, оглядывается. Никого нет. По крайней мере, никого живого. Старик смотрит в раскрытую книгу, глаза скользят по строкам. В который раз уже? В сотый? В тысячный? Пламя свечи дрожит, корчится, а вслед за ним кривится на стене гротескная тень, напоминающая человеческий силуэт. Старик отталкивает книгу, вскакивает, озирается… Никого. Никого живого. Он подходит к окну, проверяет ставни – закрыты. Старик прислоняется лбом к теплому дереву и шепчет:
– Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus…1
Еще раз. Еще раз. Снова и снова.
– Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus…
Дрожь утихает, дыхание старика становится размеренным. В пустой комнате раздается громкий голос:
– Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribusnunc et in hora mortis nostrae. Amen2.
Сердце стучит только один раз, замирает. Ну вот и все, думает старик, кто-то из них вернулся. Ожила одна из огненных теней, которые чудятся ему на стенах.
– Amen3, – повторяет голос.
Старик медленно поворачивается, руки сжимают тяжелый золотой крест на груди. На его месте за столом сидит светловолосый молодой человек. Одет он странно: у серого кафтана слишком широкие плечи, да и материал почему-то блестит, под кафтаном рубаха неестественно белого цвета. Старик никогда не видел такого белого цвета, пламя свечи делает его золотым. Неужели?… Старик падает на колени, еще крепче сжимает в ладонях крест. Неужели Господь услышал его? Неужели в награду за праведную жизнь ему явился Ангел Божий?…
– За праведную жизнь? – молодой человек фыркает. – Ты из-за праведной жизни заперся в монастыре с охраной в сотню человек? И как? Помогает? Мертвецы стали меньше беспокоить по ночам?
– Демон… – старик пятится, упирается спиной в стену.
– Демон? Я? – молодой человек с грохотом захлопывает книгу, ярко вспыхивают золотые буквы «Biblia»4 . – Это я-то демон?
Он поднимается, ниже пояса он одет еще более странно: очень плотные синие брюки и необычная обувь, как будто сапоги обрезали у щиколоток. Старику уже не кажется, что в этом человеке есть божественный свет, теперь он видит в нем адское пламя. Словно бы в ответ его мыслям глаза молодого человека вспыхивают ярким синим светом.
– Это ты демон, Томас.
А вот и нет… Старик думал над этим, думал долго, и у него готов ответ.
– Демон не может произносить молитвы, – возражает старик.
Молодой человек смеется.
– У тебя будет масса времени, чтобы решить эту теологическую головоломку. Никто лучше демона не изловит демона. С сего дня ты будешь тем, кто отправляет зло обратно в преисподнюю. Срок службы твоей составит годы, непрожитые убитыми тобой. Срок службы твоей составит триста восемьдесят три тысячи восемьсот одиннадцать лет.
– Я никого не убивал… – хрипит старик.
– Не юродствуй, Томас.
– Кто ты? – шепчет старик. – Если ты не демон, то ты…
– Гермес Трисмегист, – молодой человек улыбается. – Трижды Великий.
1775 год, Иоанно-Предтеченский женский монастырь, Москва, Российская Империя
Ночь. Тихо. Первые снежинки кружатся, медленно падают на еще теплую землю, тают и теряют всю свою очаровательную красоту. Светловолосый молодой человек, одетый слишком легко для ноябрьской московской погоды, морщится, когда его нога в странной черной обуви попадает в лужу. Он вздыхает, идет дальше, как будто бы невидимый заходит в неприметную дверь. Внутри темно, молодой человек почему-то стоит у самого входа, потом наклоняется и открывает люк в полу. Сначала тихо, а потом раздается громкое хриплое дыхание.
– Ты еще кто такой? – голос похож на скрежет, но еще можно различить, что это женский голос.
Наверное, когда-то он был даже приятным.
– Добрый вечер, Дарья Николаевна, – молодой человек наклоняется над люком. – Как ваше здоровье?
– Пошел вон! – раздается из ямы.
Молодой человек смеется, качает головой.
– Дарья Николаевна, Дарья Николаевна… Радовались бы, что всего лишь в яме сидите. В иные времена вас бы на костре сожгли за ваши-то подвиги.
– Да ты…
– Тихо! – приказывает молодой человек и поднимает руку. – Я пришел сказать, что в наказание за свершенное тобою зло ты сама станешь преследовать зло, покуда не искупишь свою вину. Срок службы твоей составит годы, непрожитые убитыми тобой. Срок службы твоей составит пять тысяч и четыре года. Но вы не расстраивайтесь, – тон молодого человека становится прежним, – это все только после вашей смерти, а умрете вы еще нескоро, Дарья Николаевна.
Он с грохотом захлопывает крышку люка. Из глубины ямы раздается отборная брань.
