1. Глава 1.
- А ну грабли от него убрала! – в ужасе кричу я, самым неприятным из всех возможных голосов. Какая-то, явно бесстрашная и бессмертная, дамочка целует моего мужа в углу возле женского туалета.
Мысли бьются в голове, как бильярдные шары, мелькают и ускользают, но мне кажется, что время остановилась. Я повисла мухой в янтаре, наблюдая за ними.
Что за дрянь, эту рубашку я ему утром гладила, а она ручищами своими под неё лезет.
О, да это не просто какая-то дамочка, это же Ольга Жилкина, отдел кадров! А юбка, как будто отдел дешевого съема. Еще короче надеть не могла? А это что, рука моего мужа под ней или…
Я давлюсь воздухом, потому что вдруг понимаю, что они не просто целуются.
Собственно, понимаю я это, когда наступаю на какую-то тряпочку на полу, а на проверку она оказывается кружевными стрингами.
Боже, я ведь просто шла поправить колготки. Обычные, черные колготки в сорок дэн. Ну почему, почему сейчас?
Злость вместе с желчью волной прокатываются по пищеводу, а руки сжимаются в кулаки. Ах ты, сволочь лохматая! Ах ты, чертов предатель! Долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас, да? Потонула твоя лодка любви, сволочь?
Адреналин заливает по самые уши, кажется, мне бы сейчас позавидовали герои боевиков девяностых. Будь у меня фантазия получше, я бы представила, как зеленею и увеличиваюсь в размерах от злости.
- Так ты, Миша, покурить отошел, да?
Я ураганом налетаю на ошалевшую парочку и бью, куда придется. Глухие и звонкие удары чередуются с визгами и охами. Я размахиваю руками, как мельница, ведь на самом деле ничего этого не умею. Я крайне мирное существо! Но только не сейчас.
Мама всегда говорила, что у меня рука тяжелая, самое оно – из фортепиано звуки выжимать. Или бить неверного мужа и его любовницу. Ох, мне бы сюда еще биту…
И ровно в этот момент, кажется, Вселенная слышит меня. Откуда-то из угла на меня вываливается швабра с чудесной деревянной рукояткой, лучшая представительница инвентаря моего детства. Да что там детства, это же отличное оружие на все времена.
- Ты что творишь, сумасшедшая? – кричит муж, когда я со всей дури прикладываю его по спине раз за разом.
На, получай, чудовище. Получай своё «в горе и в радости», ты же обещал делить со мной все! Я бью со всей силы, ни о чем больше не думая. И каждый удар я будто чувствую на себе.
Потому что это мой любимый муж. Тот самый, которого я обнимаю каждую ночь. С которым езжу в отпуск, в гости к нашим друзьям и его родителям. Которому глажу рубашки и варю кофе по утрам вот уже пять лет.
Но сейчас нельзя думать об этом. Сейчас я сражаюсь с чудовищами.
- Помогите, убивают! – кричит Ольга.
Оба пытаются освободиться, выйти из этого проклятого угла, но у них на пути разъяренная женщина со шваброй.
Обманутая жена – это вам не шуточки, а пятьдесят восемь килограммов чистого гнева.
Спустя пятнадцать минут, сбежавшиеся коллеги все-таки оттаскивают меня от этой парочки. Наверное, мы все-таки перекричали музыку.
Теперь они обнимаются примерно в тридцати метрах, бросая настороженные взгляды на главбуха, которая все-таки смогла отобрать у меня деревянное орудие. Остальные коллеги тоже смотрят настороженно. Конечно, такая сенсация, жена руководителя застукала его с любовницей.
Только вот мне совсем непонятно, почему потерпевшими считаются они, а не я?
Ведь это мой счастливый пятилетний брак рухнул карточным домиком на этом новогоднем корпоративе. Это я – несчастная обманутая жена. Обида буквально выворачивает меня наизнанку, заламывает мне пальцы, заплетает ноги, не дает нормально дышать. Но сейчас я не выдавлю из себя и слезинки. Сейчас время войны, а не скорби.
- Ева, ты как? – тихо спрашивает меня Марина из бухгалтерии, приобнимая за плечи.
Она развелась с мужем в прошлом году. Она понимает, как это.
А я вот только начинаю понимать. И это значительно хуже, чем я думала. Ведь у меня задержка, но я никак не могла собраться с силами, чтобы сделать тест. А теперь я боюсь это делать.
- Плохо, Марин. Я развожусь, кажется, - тихо выдыхаю я.
Развожусь, кажется. Но что если на тесте все-таки будет две полоски?
2. Глава 2.
Утро встречает меня за упаковкой вещей. Блудный муж не рискнул сунуться в семейное гнездышко, так что я наревелась вдоволь и теперь просто прикидываю, что мне нужно забрать с собой и куда уехать. И если со вторым я определилась быстро, потому что вариантов не так уж и много, то первое меня совсем не порадовало.
В этой квартире нет почти ничего моего. Черт бы побрал эту семейную жизнь, честное слово. Ни разу за пять лет я не купила ничего по-настоящему для себя. Вот и забирать теперь нечего.
Одежда, обувь, всё практичное и немногочисленное. Ни одной лишней чашки на кухне, ни одной красивой банки, полотенца или цветастого передника. Чёртов холодный минимализм.
Порядок, как называл это Миша. Пустота – как казалось мне.
Но, не время.
Я очень спешу, понимая, что моя собранность долго не продержится. После холодной решимости придет ломка и тоска по мужу. Торг с собой на тему «надо его простить». Слёзы по нашему «вчера». Сожаление и вина, что не подарила ему детей. Мы пытались, мы так пытались, и вот, стоило зародиться надежде на счастье, как вдруг...
Это не чудовище, что пряталось в шкафу, это настоящее лицо Миши. Я не знала своего мужа до вчерашнего вечера. Я не видела того, что было у него внутри. Я видела равнодушие, иногда гнев или раздражение, но никогда не думала, что он может так цинично мне изменить, так чудовищно ранить. Теперь же маски сброшены, пути назад нет.
Кручу в руках гладкую крупную чашку благородного серого цвета. Безликая и холодная, она всегда была его любимой. Внутри клокочет злость, ища выход, и я решаю ей этот выход дать.
В статике предметы всегда преображаются. В полёте любимая чашка моего мужа выглядит значительно живее. И осколки от нее весело рассыпаются фейерверком.
По утрам Мише нравится не просто пить кофе, а получить к ней шикарную плотную пенку, но не из кофе-машины. Я должна взбить её сама.
Без зазрения совести сгибаю пополам хлипкий каппучинатор из шведского магазина.
Вот тебе пенка.
Хорошо бы еще рубашки порезать, но не время. Или согнать злость хоть на одной?
В кино это обычно так хорошо выглядит, такое микроскопическое отмщение на радость зрителям. Беру самую дорогую рубашку и ножницы. Раскладываю её на столе, представляя лицо мужа и этой Жилкиной и… Приходит боль, а не удовольствие.
На воротничке изнутри вижу еле заметный очерк розой помады.
Скотина какая! Никогда не пользовалась барби-розовым, мой вариант – красный по праздникам. Почему вообще грязная рубашка висит в шкафу? Или это её мне послание, мол, я была у тебя дома? Что ж, теперь я кромсаю рубашку вполне осознанно, без жалости и на самые мелкие кусочки, а за ней еще одну, и еще. Армани? Фиг тебе, дорогой. Барберри? На лоскуточки. Бриони? Пока-пока. Забираю себе часть разных лоскутков и две целых рубашки, сама пока не понимаю зачем, но вдруг еще порезать захочется или, например, сжечь? Вроде, после развода еще свадебное платье сжигают, но мое было взяло напрокат, ибо зачем тратить деньги на тряпку, которую наденешь один раз. А себе-то новый костюм купил. Хочется оставить вот этот настрой, горькую решимость, злость и ярость, которые клокочут уже где-то в горле, но никак. Одно за одним, появляются воспоминания о свадьбе, отпуске, поезде на острова… Я думала, я так счастлива.
