Я проснулся под гимн Советского Союза. Отец уже умывался в ванной. Мама, как всегда бесшумно, занималась собой. По квартире распространялся запах яичницы с салом.
– «Можно ещё спать», – подумал я и перевернулся на другой бок, ложась на лучше слышащее левое ухо, чтобы снизить децибелы.
Сквозь дрёму я понял, что почему-то желаемого эффекта ограничения слышимости не добился и проснулся окончательно. Сердце забилось рывками и меня пробил пот.
Я потрогал ладонью ребристую тканевую поверхность поднятой спинки дивана «Ладога» на которой спал в юности и, в ужасе осознав действительность, подскочил на постели.
– Ты чего так резко? Сон плохой? – Спросила мама, красившая губы у зеркала в прихожей.
Дверь зала, где я всегда спал, была открыта.
– Да… Сон, – прохрипел я осипшим со сна и испуга голосом.
На сон, то что видел я, не походило. Сны, конечно, бывают очень реалистичные, но это – точно не сон.
– Ты просил сегодня тебя пораньше разбудить… Вот мы и не особо…
Я лихорадочно проверил мозг на предмет: «зачем?» и вспомнил, что хотел пробежаться перед школой по лесу на лыжах.
– «Какие, нахрен, лыжи?» – пронеслось в голове.
Я опустил ноги на палас и уставился в окно. Объездной трассы и моста за окном не было, как не было и проносящихся по нему машин. В темноте раннего утра угадывалось море и стоящие на внешнем рейде Владивостока корабли, мерцающие стояночными огнями.
Я подошёл к окну и взялся за ручку балконной двери, чтобы выйти на лоджию, но застеклённой лоджии за стеклом не наблюдалось.
– Ты что, Мишутка? – Спросила мама.
– Снег не идёт, – констатировал я.
– Да и слава богу. Посыпали песком тротуар, нет? Вчера хорошо, что папа встретил… И не спустилась бы. Уже три дня как снег выпал, а тротуары не посыпаны.
– Дворники посыпали, – сказал машинально я, вдруг вспомнив, что поздно вечером действительно видел, как районная дворничиха, живущая в нашем подъезде, посыпала тротуар, ведущий наверх к автобусной остановке, песком.
А я вчера вечером шёл с тренировки… Или с работы?
«Хрень какая-то. Этого не может быть», – подумал я, вспоминая вчерашний день.
– Твоя Галина уже под окном топчется, – проговорил отец.
– Она не моя, – пробормотал, как обычно я, прошёл на кухню и глянул в окно, приложив ладони к стеклу, защищая глаза от собственного отражения.
Отражение… Я увидел в стекле своё ещё детское лицо пятнадцатилетнего подростка, испуганные глаза и длинные, почти до плеч, волосы.
– Твоя, не твоя… Жизнь покажет, – философски заключил отец.
Девушка, увидев меня, махнула рукой. Я отошёл от окна.
Я скользил по снегу, по пробитой позавчера вечером лыжне. Галина скользила сзади. В лесу ещё летом положили асфальтовую дорожку и установили фонари. Вероятно, планировали создать культурную зону отдыха, но я вспомнил, во что потом превратили лес и сплюнул.
Дорожка имела небольшой уклон и мы уже в третий раз поднимались по нему, чтобы потом скатиться вниз.
– Что-то ты сегодня не разговорчив, – сказала Галина, когда мы отдыхали наверху перед спуском.
– Настроение плохое, – буркнул я.
– Мог бы и не идти. Я бы сама…
Слышно было, что она обиделась.
Мы не дружили с ней. Она жила в соседнем подъезде и училась в параллельном классе, но из жизни двора она почему-то выпадала. Они переехали недавно, а мы жили в доме с семьдесят первого года. Как оказалось позже, я ей очень нравился, а я её почти не замечал.
Эти мысли промелькнули в ворохе других.
– Да, химию не выучил. Химичка обещала спросить. И урок первый.
– Ну ты даёшь! Поехали домой! – Сказала она и оттолкнулась палками.
Отряхнув друг друга от снега, мы разошлись по подъездам. Мысли мои более-менее успокоились. Лыжи – вещь, жаль только снега у нас маловато выпадало в семидесятые годы. Зато уж если выпадет – праздник детворе.
«Я пришёл вчера домой», – вспоминал я, – «надел свои «кирзачи», не одёванные с прошлого года, и пошёл гулять. Вчера катались часов до одиннадцати ночи, почему и уроки не выучил».
Дорогу, ведущую к дому, а дом стоял, и стоит, слава богу, и сейчас, у берега моря в семидесятые годя не чистили от снега, и машины, после редких снегопадов, опасались к нам спускаться. И дорога становилась большой детской горкой.
Снег долго не держался, и таял под лучами «южного солнца», как шутил мой отец. Склон сопки был южным и хорошо прогревался даже зимой.
В кирзовых сапогах очень клёво кататься на ногах. Скользили, как те же лыжи. В восьмом классе вдруг на «кирзачи» образовалась мода, и я даже в школу ходил в них какое-то время, но потом опомнился.
Отметив про себя промелькнувшее словечко «клёво», тоже из прошлой жизни, я раскрыл учебник химии, поставил его перед собой на кухонном столе и стал поедать пшеничную кашу. Такая крупа почему-то исчезла в две тысячи двадцать первом году, подумал я.
Две тысячи двадцать первый год… Будущее…
Я раскрыл рот, и каша вывалилась обратно в тарелку.
Кто я? Где я? Какая, нахрен, химия? Буквы учебника расплылись, и я чуть не потерял сознание, но прозвенел будильник, и я пришёл в себя.
Испуганно озираясь и трясясь, как заяц, я брёл в школу. До неё было всего метров сто, но я шёл эти метры, как на эшафот.
– Чё, химии ссыш? – Спросил Валерка, догнавший меня у входа в школу. – Нефиг было доставать её.
– Пошёл ты… – отмахнулся я.
– Чё-ё-ё? – Вызывающе спросил он, но увидев мой мрачный взгляд, криво усмехнулся. – Ссыкло… – бросил он и, обогнав меня, побежал по лестнице вниз. Кабинеты химии и физики находились в подвальном этаже. Там же находилась и раздевалка.
Прозвенел звонок, а я ещё так и не вошёл в класс. Химии я не боялся. Я боялся одноклассников. Ведь я знал, что многих уже, как бы и нет, а те, кого встречал, на этих малышей и не похожи.
– Ты чего здесь стоишь, Шелест? – Вдруг раздался строгий голос директора. – А ну, марш в класс.
Она открыла дверь, и я вошёл в кабинет химии боясь поднять глаза.
– Вот, Татьяна Валентиновна, боялся в класс войти. Чем запугали вы его? – Рассмеялась Светлана Яковлевна.
– Обещал сегодня две темы ответить, – сказала молодая химичка, вскинув тонкие брови. – Что, Шелест, снова не готов?
Она раскрыла журнал и сразу уткнула палец в мою фамилию напротив которой стояли две жирные точки, за прошлый урок и за этот.
– Ну извини, – сказала она, потянувшись за авторучкой.
– Что извини то сразу, – буркнул я. – Спрашивайте. Я учил.
– Учил? – Усмехнулась она. – Рассказывай.
– Про азот?
– Про азот, – подтвердила химичка и с улыбкой посмотрела на директора
– Вы, Татьяна Валентиновна, зайдите ко мне после урока, пожалуйста.
– Хорошо, Светлана Яковлевна. Давай, Шелест.
Я попытался вспомнить страницы учебника химии и не вспомнил. Напрягши ум, я начал сочинять.
– Азо-о-т. Это… Химический элемент…
