Мама, расставляя чашечки на столе, говорит о том, что Свету приняли бы в хорошую художественную школу, – зачем ездить в какой-то кружок, тем более на краю города, где-то в подвале? Неясно, что за дети приходят туда и кто занимается с ними.
Света напоминает:
– Я же рассказывала тебе, Максим занимается! И туда Катя ходит!
Мама спрашивает:
– А она рисовать хотя бы умеет?
Света отвечает:
– Умеет!
Хотя никогда не думала, умеет Катя рисовать или нет.
Мама не верит ей.
– Что-то я не видела рисунков никакой Кати Трофимовой. А твоего кота уже сколько людей видели! Знакомые люди звонят мне и говорят: «Какая же у вас девочка умница!» И все спрашивают, где ты занимаешься, кто учит тебя.
Мама как будто упрекает ее за то, что она нарисовала кота. И Катя, должно быть, слышит ее сейчас за стеной, в Светиной комнате. И не скажешь маме, что Катя здесь, дома. Вдруг мама с папой захотят прогнать ее? Пусть лучше уж про кота говорят. Мама вспоминает про него каждый вечер. «Лучше бы я не показывала его никому, – думает Света. – Лежал бы у меня в комнате, в папке, и никто бы не ругал меня и не дразнился».
Кота, как в школу войдешь, сразу видно, он висит напротив дверей и со своего дуба или не с дуба смотрит тебе в глаза насмешливо, и весело, и удивленно – в общем, и не поймешь, как смотрит, а взгляда от него, говорят, не оторвать. И каждый на пути к раздевалке или в столовую останавливается перед рисунком или хотя бы замедляет шаги. И тут же замечает, что и голова у кота слишком большая, и дерево не похоже на дуб, и цепь на нем непонятно как держится – приклеили ее, что ли?
– Эй, – спрашивают у Светы в классе, – твою цепь приклеили?
Хоть в школу не ходи.
Она не говорит маме: ее рисунок сперва повесили в коридоре, а после он исчез и на его месте оказался чей-то натюрморт, из тех, что как раз рисовали в классе, – настольная лампа на фоне свисающего с доски полотенца. На уроке с куцым названием «изо» Анна Дмитриевна, выводя Свете трояк за эту же настольную лампу, спросила: «И ты хочешь еще, чтобы твоя картинка была центральной на выставке?» Вокруг засмеялись, и Света поспешно ответила: «Нет, я не хочу!»
Но назавтра ее кот оказался на прежнем месте. Она увидела его, только войдя в школу, и потом боялась встретиться с учительницей изо: та могла не поверить, что Света не сама вернула на место рисунок. А она и не знала, где был ее кот, когда его сняли. Думала, может, выбросили, раз у нее тройки по изо.
Анна Дмитриевна попалась ей возле столовой, и Света не успела придумать, что скажет ей, – учительница глянула на нее мельком и прошла мимо. И Света не представляла, что будет, если мама узнает, что кота сперва сняли, а после его кто-то повесил назад, не послушавшись Анны Дмитриевны. Только и думай, за что тебя в следующий раз ругать будут. Вдруг кто-то из учителей захочет пролистать ее тетрадь всю до конца. А у нее во всех тетрадях на последних страницах – люди с веселыми, и грустными, и злыми страшными лицами, кто-то непонятный танцует, и кто-то ловит кого-то. Мама как ни зайдет в комнату, Света быстро-быстро перелистывает страницы, и мама уже знает – почему. Она заглядывает в тетрадь, спрашивает: «Это кто? А здесь ты что хотела показать?» И если возьмешь новую тетрадь, чтобы тебя не спрашивали ни о чем, то она быстро окажется разрисованной – ты и сама не заметишь.
В художественной школе, той, что ближе к дому, Светины рисунки понравились. Завуч так и сказал: «В целом мне это нравится». И добавил: «Конечно, придется переучиваться. Неправильные навыки уже сформировались, вы сами видите…»
Света ждала, что, когда они выйдут, мама станет ругать ее за какие-то неправильные навыки. И это еще вдобавок к тому, о чем мама всегда говорит. Что кто не знает, тот ни за что не подумал бы, что у нее дочка почти отличница. И что, войдя в кабинет, Света забыла бы поздороваться, если бы мама не дернула ее за руку, и после сидела сгорбившись и глядела так, будто ее ничего здесь не касается.
– У нас дети рисуют по программе, – объяснял маме завуч, – шар, параллелепипед, куб. А к таким сложным построениям, – он кивнул на Светину папку, – люди идут годами. – И он снова стал перебирать рисунки. – У нее и звери, и города… Взять хоть вот эту улицу, это совсем безграмотно – что мы здесь видим?
Улица была темной, ночной. В потемках бродил слабо светящийся прозрачный дракон, в задумчивости он чесал ухо зеленой лапой. На месте дракона должна была быть собака у светофора, но зеленая краска размазалась. Света пририсовала пятну голову, лапы и хвост; собаку стало не видно. Но получилось еще лучше, чем она хотела вначале, и она побежала с рисунком к маме, а мама только охнула от изумления: «Ты у меня как взрослый художник!»
А теперь маме говорят, что картина получилась плохая и надо сперва рисовать куб. Или параллелепипед. А потом, наверно, и настольную лампу, как с Анной Дмитриевной на изо.
Света ненавидела изо, как только можно было ненавидеть школьный предмет. Мало того, что было скучно, так еще перед каникулами классная подходила к Анне Дмитриевне напомнить, что Света – почти отличница. И Анна Дмитриевна, так и быть, переправляла четвертную «три» на «четыре». При этом у нее делалось такое лицо, какое как ни старайся – не нарисуешь. И Свете становилось до невозможности стыдно перед Катей Трофимовой: той никогда не завышали оценок. Только за тех, у кого выходила одна тройка, классная бегала просить других учителей. И никто не обижался на тебя, никто не завидовал, что тебя делали хорошисткой, – никто и слова не говорил. Кате тоже было безразлично, она только один раз сказала: «А-а, у нас в старой школе тоже отличникам оценки натягивали». – «Я не отличница», – только и ответила Света себе в оправдание.
Ей даже законных своих пятерок по математике и по русскому было стыдно. Хотелось быть похожей на Катю во всем. Она раньше не понимала, как можно хотеть быть на кого-то похожей. Мария Андреевна в первом классе спрашивала: «На кого из сказочных героев вы хотели бы походить?» Девочкам надо было сказать, что на Василису Прекрасную, или уж на царевну-лягушку, потому что они любят труд, а мальчикам – что на Ивана-царевича, потому что он смелый и думает не об одном себе. Это все знали, как отвечать. Мария Андреевна уточняла: «А никто не хочет быть похожим на Емелю на печке?» И надо было смеяться со всеми, чтобы никто не понял, что ты в детском саду больше всех любила Емелю и думала, как хорошо было бы с ним покататься на печи, а с Василисой дружить, наверно, было бы скучно. А после тебе объяснили, что Емелю нельзя любить, потому что он не хочет работать.
