© Аркадий Застырец, 2018
ISBN 978-5-4493-2091-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
– Надейся на чудо, – священник сказал.
Но доктор учёный ему возражал:
– Чудес не бывает, чудес не бывает, —
И губы в гранитную ниточку сжал.
Не долго дрались их во мне голоса,
Я докторский мрак одолел в полчаса:
Конечно же, чудо и не было б чудом,
Когда бы бывали у нас чудеса.
Радио ночью, ах, радио ночью!
Медной антенны врастяжку спираль,
И ничего-то не надо воочию —
В кончиках пальцев громадная даль.
На лакированный ящик ложится
Наша советская хищная пыль.
Ловишь и ловишь, как синюю птицу —
Кто там, напомни… Тильтиль и Митиль?
Радио ночью, сквозь лампы и платы,
Мне бы ВЭФ-10 хотя бы, а тут…
Ухо – к динамику хриплой «Кантаты»,
Через помехи и тихо – «Хэй, Джуд!»
Время, как воду в песок, проливаю,
В свете сокровищ глубокого дна
И – точно воздух хватаю – зеваю,
Дрогнет рука – и уходит волна,
Схлынет, неверная, с треском и свистом —
Вдруг по-испански – о чём говорят?
А на стекле золотисто-лучистом —
«Прага – Варшава – София – Белград».
13 февраля 1943 года шесть военных альпинистов сбросили фашистские флаги с западной вершины Эльбруса (5642 м). 17 февраля 1943 года четырнадцать альпинистов второй группы сорвали остатки немецких флагов с восточной вершины (5621 м) и водрузили флаг СССР. <…> Из героической двадцатки военных альпинистов уже никого в живых не осталось.
(Михаил Бобров)
Может запросто быть
Нищетой изумруд,
Где, ломая гранит,
Эдельвейсы цветут,
Где кончается воздух
И смерти страда
Наступает на хвост
Как комете звезда,
Где гора, как живая,
В закате лежит,
Вроде спящего льва
И слепая на вид.
Кто угодно ослепнет
От этих снегов
Близ вершины, где хлеб
Наш насущный таков:
Не тушёнка из банки,
Не хруст сухаря —
Растворяет обман
Киноварным заря,
Мажет по небу плотно,
Как маслом ладонь,
Беспощадно кладёт
На сугробы огонь,
И в глазницах землян —
О белилах забудь! —
Замутили багряное
Сера и ртуть.
Но для выжегших страх
В яром пламени том
Будет дом в небесах —
Золотой в голубом…
Ох, не точны красивые часы,
Упавшие с вокзального развала
В мазут и снег минувшей полосы,
Прекрасной всем, чего недоставало.
Отважные рожать своих детей,
За вечером мы вечер избывали,
И разве что случайные детали
До мозга пробирали нас костей.
Уже зияли лозунги и знаки,
Сулившие вот-вот переворот,
Мы шли и шли, лунатики, зеваки,
А время всё, казалось, не идёт.
А кровь напротив – ниточкой бежала —
То из носу, то набело по льну…
И всё, чего тогда недоставало,
Пошло сегодня на небо ко дну.
Крестьяне, свиньи, астронавты*,
Как душу рёвом ни трави —
Пожалуй, тут внезапно прав ты —
Мы все подвержены любви…
Нужде, влечению, желанью —
Не божества, так естества,
Что нашу спесь и гордость ланью
Гнёт о сустав, как дважды два.
Земля – увы, не Переландра,
Не избежать на ней рожна.
Тонка смородина скафандра,
И плазмалемма – ох, нежна.
А митохондрии – послушай! —
Шумят, как прибалтийский лес…
Но ближе чем к ядру, тем глуше:
Шероховата ЭПС**.
И пыль тут кажется живою,
В ней брезжит тщательный расчёт,
И, если что, то всё – травою,
Мясистым трыном порастёт.
________________
*Намек на название альбома рок-группы «Kula Shaker» – «Peasants, Pigs and Astonauts» (1999)
**ЭПС – эндоплазматическая сеть.
Орлом назвал тоскливых чисел решку
И наречён в истории Земли
Галантным веком. Видимо, в насмешку
Над перегноем алчности и тли.
Там сладкий дым неспешного кажденья
Сменяли смрадом пир и кавардак
И тайну несчастливого рожденья
Закладывал во мраке тайный брак.
Европа с мушкой, до смерти под мухой,
Глумясь над мушкетёром и слугой,
Не то что молодящейся старухой,
А впавшей в детство пялилась каргой.
Запутан в кружевах, слегка придушен
Поблёкшей паутиной слабых строф,
Вольтером в горло за полночь укушен,
Галантный век отнюдь не был таков:
Доднесь его соблазнов живы бесы,
Берущие за гузку не судом —
Капризом подменяют интересы
И брезгают рассудком и трудом.
Из Египта и Марокко,
Из Туниса и Магриба,
Паруса воздев высоко,
Полетит корвет, как рыба,
Поплывёт быстрей, чем птица,
Над лиловыми волнами,
Наберёт, чтоб нам лечиться,
Трав целебных в Суринаме.
Чтобы мыться и плескаться
Нам с тобой в чудесной ванне,
Трюм завалит – умотаться! —
Красной солью на Тайване.
Купит наш купец надёжный
Зелье дивное в Калькутте,
Сложит, скроет в осторожный
Рундучок в своей каюте.
Встретим с башни на рассвете
Тень спасительного груза,
Рады новому, как дети,
Шагу нашего союза.
Тихо морем берег сносит,
В соль смывает не спеша,
А навстречь – то рака бросит,
То медузу, то ерша.
Нежный шелест вод прибрежных,
Визг и смех издалека…
Отступает строй мятежных
Исподлобья и с виска.
Вот одни – и вдруг другие,
Волны моря и людей,
Чьи тела полунагие
Полны радостных идей.
Ты – и то, хоть неподвижен
И в песок белёсый врос,
Преходящ и корнем сближен
С прахом, каменный утёс!
Ходом времени подлунным
Свален будешь, но пока —
Подставляешь плечи юным
Для отважного прыжка.
Уж всяко больше половины
С тобой мы прожили уже,
А всё мне слышен запах глины
В ночной невидимой меже,
Где я лежу до полусмерти,
Сражён безвременьем хмельным,
А надо мной дерутся черти
До крови с ангелом моим.
Скопленья звёздные взметая,
В разгон молекулы-миры,
То грохнет вечность холостая,
То лопнут времени шары.
Под дых оглоблей пробужденья —
И водка выветрится вмиг…
До воскресения с рожденья
Не проберёшься напрямик.
Как далеко во мгле вчерашней,
С лучом от фары, быстр и чист,
Мотором тарахтит над пашней
Кристально трезвый тракторист!
Ты могла бы остаться на море
И, не встретив, покинуть меня
В Мариуполя тесном разборе,
В мелководье морского коня.
В белой-белой соломенной шляпе
С невоспитанно красным цветком —
На колени к немёртвому папе,
По траве и песку босиком.
Ты могла бы остаться в солёном,
Загасившем волною гортань,
Ни на миг ни испугом, ни стоном,
Ни движением в грязь или дрянь…
И тебя не нашёл бы я сроду —
И вовек, не подумав искать,
Во свою бесконечную воду,
Что ни миг, погружаясь на пядь,
Кабы ангел-хранитель прохожий
Не схватил тебя за локоток
И не вытянул – Что ж это? Что же? —
Не давая уйти в водосток.
Открою окно, потому что внутри уже стало
Совсем невозможно и попросту нечем дышать.
Открою – и пусть воцаряется скрежет металла
И c улицы ввалится смрадная с гиканьем рать.
Пускай раздаются направо, кругом и налево
Рычание поршней и пение лживых гудков
И в комнату рвутся, из зимнего вылетев зева,
Удар урагана и хватка морозных тисков!
Да врежет, визжа, продиктованной низом измены
Об верное сердце сломавшая зубы фреза!
Пускай расшибутся об кухни нагретые стены
Свирепые смерчи и снов ледовитых гроза!
За всем этим вихрем, за старой, как мир, круговертью
Я вижу, я чую распухшей от гриппа ноздрёй —
Весна наступает, и наново в битву со смертью
